Кира Измайлова - С волками жить... [СИ]

Ну а потом Тан вдруг продал дом, лошадь с телегой, вещи, какие были… Что осталось — нагрузил на себя, взял за руку Люту и сказал: там, за перевалом, живет лекарь, который может помочь дочке. К нему, мол, иду, не поминайте лихом да приглядите за могилой жены и наших родителей, сделайте милость…

Что делается за перевалом, знали разве что охотники, но они народ неразговорчивый, даже между собой едва парой слов перекинутся.

По эту сторону так же. Никто не знал, откуда взялся странный человек, почему решил поселиться в лощине у горбатой горы… Сказал — охотник, ну и что? Шкуры на продажу носит, покупает кое-что… Чего еще надо?

Знали бы они, что зайцев Тан поначалу ловил силками, а первого своего волка забил дубиной, и то больше от страха, что Люту нечем будет кормить — так-то волк сам бы сбежал. Потом только купил ружьишко в долг, плохонькое, но все лучше, чем ничего. А потом уж, когда расплатился, эту двустволку. Вот с ней уже и на оборотней стал ходить, и то странно как-то: сперва обходил деревни, расспрашивал о том о сём, а там то приносил шкуру, то нет… Непонятный человек!

Вот о дочери его многие кумушки пытались разузнать, — покупал же он то, что нужно сперва девочке, потом девушке! — но и они отступились. Надоело языками о ней чесать — решили, что она урод или вовсе неходячая, да и умолкли. А там и оборотень пожаловал, да какой, не чета прежним недомеркам! Год говори о нем — всего не переговоришь!

Айлан ушел рано утром — Люта слышала. Еще б не услышать, если он сперва долго собирался, а потом позвал под окном:

— Люта… Шкуру в самом деле возьму — меня ж наняли, сама понимаешь. Продам тут, в деревне, скажу, что две трети твои. Это же твой отец выследил тварь… и почти убил. Я только дострелил. Тебе много чего понадобится — вот и скажешь, что тебе должны. Деньги оставлю у лавочницы Трюдды — она на вид грозная, но сироту не обидит, точно. Слышишь?

— Слышу, — ответила она и добавила зачем-то: — Стелись-стелись дорога от порога до порога, ни кочки тебе, ни коряги, и чтоб заросли все овраги…

— А дальше? — после паузы спросил Айлан.

— Не помню. Это мамина присказка. Папе говорила на дорогу.

«Только нам не помогло, — мелькнуло в голове. — Может, потому, что папа все время отвлекал? И она не договорила?»

— Дому этому — благодарность моя, — помолчав, произнес Айлан. — Хозяину дома этого — вечная память моя. Хозяйке дома этого… ничего у меня для нее нет, только пожелание удачи. И не забывай смазывать ружье.

— Я не забуду… — прошептала Люта, глядя в мутное окошко, как он уходит.

Отец научил — разобрать механизм проще некуда. Протереть, смазать. И патроны. Патронов осталось мало — тех, что на крупную дичь. На мелкую хватает, но если какому-нибудь безобразнику еще можно всадить заряд дроби в задницу, волка вроде того самого это не напугает, только разозлит.

Люта весь день сидела и считала — сколько чего осталось и сколько ей нужно на зиму. Одной, без отца — так странно было об этом думать. Она ела меньше, да и в лесу могла поживиться, хотя всегда приносила Тану зайцев и куропаток, он так вкусно их готовил…

«Выть будешь под луной», — сказала она себе, когда слезинка капнула на обрывок бумаги. Выходило, не так уж много ей нужно, но вот чтобы затащить все это наверх, придется кого-то нанять. Нельзя показывать, что она сама может нести мешок муки и не запыхаться.

Отец говорил — тут любят девиц в теле. И хорошо, может, не польстятся. Тем более, лицо…

«Выть будешь под луной, — повторила себе Люта. — И по отцу, и от обиды. Пока надо найти приличную одежду… Ай, одежду забыла вписать! И порох, и…»

Только через неделю она отважилась спуститься в деревню. На нее косились и показывали пальцами, но только из-за спины, потому что за плечом у нее висела двустволка Тана.

Люта всю неделю уходила подальше в лощину, где выстрел не слышен от деревни — это они проверяли с отцом, — и упражнялась. Айлан все-таки был прав — отдачей ее сносило в кусты и синяк на плече болел, но в цель она неизменно попадала. А раз так — какая разница?

Потому она и зашла первым делом в оружейную лавку. Тан описал ее достаточно подробно, поэтому Люта сразу свернула туда, но поняла, что ее там не ждут. Торговец обсуждал что-то с незнакомым бородачом, а на ее робкое «Скажите…» отмахнулся:

— Девочка, за булавками — вон туда! Не мешай!

Люта могла бы отвлечь их, но не стала.

«Лавочница Трюдда, — вспомнила она. — Где ее искать?»

Спрашивать у оружейника она не рискнула, но первый же попавшийся мальчишка указал на островерхую крышу, вызывающе зеленую среди унылых черепичных-красных.

— А вы кто, госпожа? — жадно расспрашивал он, шлепая рядом по лужам. — Охотница на оборотней? У нас тут был один недавно — ух, какую шкуру принес! А у вас есть что? А…

— Замолчи, — тихо сказала Люта, — не то услышат и придут за тобой.

Нехорошо обманывать детей, но ей уже было плохо в этом шумном месте, а мальчишка трещал хуже сороки…

В лавке было тихо и темно, окликнуть Люта не решалась, да так бы и ушла ни с чем, но тут в углу кто-то зашевелился, и к прилавку вышла хозяйка.

Роста в ней было с две Люты. Ну ладно, полторы.

— Чего? — зевнула она.

— Я дочь Тана, — ответила Люта. Внутри у нее все оцепенело от ужаса — много лет ей не приходилось говорить с людьми… или не совсем людьми. — Айлан сказал, что оставил мою долю у вас.

— А если он солгал?

— Догоню и убью, — сказала девушка. Придется подождать, конечно, но ни один человек не уйдет от оборотня.

— А если солгу я? — Трюдда навалилась грудью на прилавок, и он затрещал.

— Тебя труднее убить. Но не невозможно, — сказала Люта.

Похоже, в жилах лавочницы течет кровь великанов, а их зубами не взять. Так на что ружье дано!

— Тан сказал точно так же… Значит, тот захожий парень не солгал, и Тана больше нет?

Люта помотала головой.

— Я теперь вместо него, — сказала она. — Мне нужны припасы и деньги, а то из оружейной лавки меня выгнали.

— Сама справишься? — спросила Трюдда.

— Да. Только если деньги будут. В патронташе-то… мало уже.

— Э, только ты без грабежа! — гулко расхохоталась лавочница. — Вылитый папаша… А лицо… это они тебя?..

— Если б они, я б на четырех лапах бегала, — фыркнула Люта. Так они условились говорить с отцом. — Веткой хлестнуло, спасибо, глаз цел. Я тогда совсем маленькая была.

— А чего никогда к нам не выходила? Отец не велел?

— Не велел. Теперь пришлось.

Трюдда помолчала, потом заворочалась за прилавком, вышла на свет — громадная, но соразмерная женщина, взяла Люту за подбородок и повернула к пыльному окошку.

— На него похожа, — заключила она и вдруг сменила тему: — А тот мальчишка-то не соврал? Он черного оборотня положил?