Елена Соловьева - Невеста по ошибке [сетевая публикация]

— Везите, — обреченно произнесла я. — За жизнь любимого расплачусь чем угодно.

Месяц назад я надеялась оказаться в пирамиде жрецов, в этой цитадели роскоши и разврата. Жаждала своими глазами увидеть золоченые лестницы, шелковые портьеры и многочисленные драгоценные камни, вмонтированные в стены. Прежде меня покорили бы одни только гигантские подвесные канделябры и диковинные растения в напольных горшках.

А чего стоят слуги — десятки мужчин и женщин, снующих туда-сюда по коридорам в попытках исполнить многочисленные прихоти господ.

— Лучше бы я попала к кулям…

Мое замечание вызвало оживление среди «провожатых».

— Самоубиваться — табу! — предупредили меня.

— Да это я так, мысли вслух…

Все великолепие пирамиды блекло, стоило уяснить, что отныне это моя тюрьма. Золоченая клетка, куда заманили хитростью и обманом. И сколько бы я не корила себя и Фила за беспечность, в душе осознавала — Нерун добился бы желаемого любым путем. И дело даже не в моей привлекательности, а в банальном желании отомстить сопернику. Не пристало простому охотнику обводить жреца вокруг копья.

Воины завели меня в левое крыло пирамиды, на один из верхних этажей. Пока мы шли, я успела настолько потерять ориентацию, что ни за что не нашла бы выход самостоятельно. Изнутри жилище жрецов больше походило на муравейник, или гудящий улей с многочисленными переходами, комнатами и лестницами.

— Ой, а это кто? — я остановилась возле портрета незнакомой женщины.

Молодая, очень привлекательная. С длинными русыми волосами и очаровательной улыбкой. В одной руке она держала свиток, в другой — золоченый ларец.

Но больше всего меня поразили ее глаза. Они смотрели внимательно, не по возрасту мудро. И так… знакомо!

— Тамани!.. — благоговейно произнесли посланники. Славная дочь Великой Матери.

Ого-го себе, похоже, эта дам с портрета — еще одна богиня. Хотя выглядит едва ли старше меня. Интересно, что такого она совершила, раз ее портрет висит на почетном месте?

— Нас ждут! — напомнили мне и не слишком вежливо толкнули в спину.

Я шла и подавляла желание оглянуться. Великая дочь какой-то там богини завладела моими мыслями. Казалось, она наблюдает за мной. Приглядывает.

Возле массивной, обитой шелком двери стояли двое слуг с металлическими саблями.

— У Амулы пополнение, — пробормотал мой провожатый и поклонился.

Судя по учтивому тону и поведению, прислужники гарема занимали не последние должности в иерархии Калкиных прихвостней.

Как-то Фил обмолвился, что за его матерью в гареме присматривали скопцы. Только им позволялось любоваться на избранниц жрецов.

— Ее давно ждут, — пробормотал привратник и трижды постучал в дверь рукоятью сабли.

— Введите! — послышался мелодичный голос самой Амулы.

Похоже, никто в пирамиде не сомневался, что я соглашусь приехать. И уже приготовили прием. Страшно представить, что может взбрести в голову избалованным жрецам-сластолюбцам.

— Входи, не стой на пороге! — произнесла Амула через приоткрытую дверь.

Сама наружу не вышла. Наверняка ей, как и другим обитательницам гарема, не разрешалось видеться с посторонними мужчинами. Скопцы в расчет не идут, разумеется.

Я нерешительно вошла в покои. После яркого света коридора глаза не сразу привыкли к царившему полумраку. «Будуар» повелительницы гарема освещался ароматизированными свечами, отраженными во множестве зеркал, установленных по периметру комнаты.

— Здрасьти, — неохотно поздоровалась я.

Почувствовала, как ноги утопают в мягком ворсе ковра. Давно мои огрубевшие ступни не касались ничего подобного.

— Проходи, присаживайся, — тон Амулы был любезным, но в нем не было ни капли тела или участия. Скорее равнодушие и плохо скрываемое презрение.

Я плюхнулась на ту кушетку, что стояла ближе, и придирчиво обвела взглядом комнату.

— Красиво тут у тебя. Богато.

Небольшую уютную комнату заполняла старинная мебель из окованного железом дерева. Помимо зеркал, стены украшали картины в золоченых рамках. На них, сплетясь в причудливых позах, застыли во времени вечные любовники — плоды неудержимой эротической фантазии мастеров ушедшей эпохи.

Хозяйка комнаты, полуобнаженная и прекрасная, сидела на низкой софе. Рядом с ней, на резном столике с коваными ножками, стояли кувшины, пустой калебас и целое блюдо сладостей. До безумия похожих на сухофрукты из моего мира. Оставалось только гадать, что это за дрянь на самом деле.

Амула смерила меня презрительным взглядом, схватила со стола веер и принялась лениво обмахиваться.

— Советую быть со мною полюбезнее, — посоветовала она. — От меня зависит твое будущее. Наши повелители доверяют Амуле в вопросе воспитания достойных жен. Не понравишься мне — не понравишься им.

Прекрасно осознавая, что сильно испачкалась за время путешествия до пирамиды, я нарочито вальяжно раскинулась на кушетке и закинула ногу на ногу. Эдакая светская тараканиха высшего общества Капулы.

— Мне нечему у тебя поучиться, — возразила я Амуле. — Дарить любовь буду только своему мужу, Филу. Жрецы могут что угодно делать с моим телом. Но пусть не ждут страсти и ласки.

Веер в руке Амулы задвигался энергичнее. На ее лице отобразились удивление и ярость. Она напомнила мне кота Аришки, слизнувшего с суши рыбу вместе с васаби. Бедный Персик, как он тогда настрадался: и выплюнуть жалко, и жевать сил нет. Так, глотая слезы и шипя, он и стрескал разнесчастный ужин.

Вот и Амуле придется проглотить мое решение. По сути, она такая же наложница жрецов, только с гонором.

— И ты на самом деле полагаешь, будто сможешь игнорировать жрецов? — Амула фыркнула и потянулась за калебасом. — Даже Неруна?

— Уверена на все сто! — заявила я и впилась взглядом в брюнетку.

Та рассмеялась. Заливисто так, противненько. Будто в горле у нее чудо-колокол сгинул, и она никак его обратно не вытащит.

— Охотник тебя так выдрессировал? — язвительно заметила Амула. — Он всего лишь жалкий варвар, сын предателя.

Никто не смеет оскорблять моего мужа! Тем более, эта чернявая нахалка. Я вскочила и одним прыжком преодолела разделявшее нас пространство. Угрожающе нависла над ней и на секунду задумалась: разрешается ли одалисскам драться?.. Вряд ли.

— Послушай, ты… — голос мой дрожал от едва сдерживаемого гнева. — Не смей при мне так отзываться о Филе. О таком любовнике можно только мечтать.

Глаза Амулы зло сузились.

— Если ты не будешь любезна и покорна, жрецы казнят твоего мужа, а тебя навечно запрут в нижнем гареме, — каждое слово она будто выплевывала, не в силах совладать с собой. — И знаешь, я буду только рада такому исходу. Спляшу во славу Калки над погребальным костром твоего мужа. А тебе, так и быть, подсыплю его прах в калебас.