Ксения Татьмянина - Ветер Безлюдья [СИ]

— Обезьянка!

— Сам обезьяна!

— С чего бы? — Возмутился Тимур, обозвавший Карину. — Это тебя вечно с деревьев снимали, а ты верещала и визжала от фантомной щекотки. Я был самый легкий, и это мне приходилось за тобой лазить.

— С детсадовскими вообще беда, — добавил Андрей, — вечно везде обдерутся, чего-нибудь дикого наедятся, и ни черта не слушаются…

— С фига ли? Я не детсадовская была! Мне в сентябре в школу…

Тишина в квартире заняла сразу все пространство. И мы с Натальей замерли в удивлении на кухне, и из зала больше не доносилось ни звука.

Внезапный лай йорка заставил Нату подпрыгнуть и вцепиться в собаку, потому что песик дернулся к окну и едва не слетел. Всколыхнулась тревога, но за окном замаячил Нюф, который убежал куда-то сразу после кормежки у бабушки-среды.

— Андрей, можно я свою собаку заведу?! В смысле сюда запущу?

— Конечно.

Нюф в зал не пошел, но у всех, кто увидел его в проеме в коридоре, впечатлились размерами. Собаки Наты залаяли, но быстро замолкли и перенюхались. Мы застряли вместе с ними, на время покинув кухню.

— А он моих не укусит? На один зуб же…

— Он добрый.

— Дамы, я уже проголодался и хочу открыть пиво. Помочь все перетащить сюда?

— Сиди уже, толстяк, — Карина махнула на него рукой, — из-за тебя и без того маленькая кухня развалится. Я принесу.

— Ты всегда была грубиянкой и врединой, — улыбнулась Наталья, пропуская ту из коридора на кухню. — Это странно, но я начинаю тебя вспоминать.

— А я вот нес рюкзак Эльсы со станции и вспомнил, что точно также таскал ее школьный рюкзак. Ты вечно из дома брала еду, хоть хлебцы и яблоки, хоть холодные гренки и вареные яйца с зеленым луком. Я даже помню, — Тимур поднял палец вверх, — как меня стошнило один раз от испортившегося в жару печеночного паштета, а ты потом ревела от расстройства и извинялась до самого вечера. Еле успокоили.

— Серьезно?

— Да, Эльса. А еще ты вечно хвасталась тем, что сама приготовила.

И что-то вдруг сдвинулось… Карина начала ворчать, отвечать односложно, влезать со своей оценкой, — но говорить! Наталья пересела в кресло, ближе к собакам, мы поменялись местами, и Нюф, аккуратно вместив половину себя в зале, улегся отдыхать у ее ног. Она заметно расслабилась и все больше улыбалась. Андрей выпил стакан пива и его понесло в рассказы, как он за последние три месяца в трущобах вспоминал время старого Сиверска. А дальше, зацепившись за прошлое, заговорили про детство. За детством цепочкой пошли маленькие детали, за деталями один за другим вдруг то Тимур, то Андрей, то тихая Наталья начали говорить о чем-то, что случилось в нашем Безлюдье…

— Наташка сережку посеяла у речки! Мы весь песок перерыли, как археологи, домой без нее никак — там мать строгая.

— Илюха за ящерицей гонялся а наткнулся на суслика. Помните? Мы перепугались, что он так визжал, а оказалось — от восторга.

— А как мы воображали себя на заброшенном острове и весь день играли в выживание, пытаясь поймать рыбу в запрудье и построить шалаш?

— Дуб там валялся, Тимур! Ты еще по стволу пошел, навернулся с небольшой высоты расцарапав корой пузо! Решил, что всем непосвященным будешь рассказывать, что с тигром дрался и это он тебя когтями полоснул.

— Эльса учила нас облизывать кислые травяные прутики, после того, как их совали в муравейник, потом стряхивали насекомых. Говорила, что муравьиная кислота ужас какая полезная.

Я не вспомнила ничего, ни одного эпизода. Карина утихала, с вниманием слушая рассказы про себя или про мелкого Илью, но тоже не могла от себя ничего добавить.

Начало темнеть. Из всей еды осталось немного фруктов, выпиты и соки и пиво. Два часа улетели так незаметно, словно и не было времени совсем. В зале открыли нараспашку окно, но воздуха все равно уже не хватало, и наша компания разбилась — Андрей позвал Карину на лавочку у подъезда, чтобы поговорить о брате, не напрягая этим остальных. Наталья пошла выгулять собак во двор и Тимур с ней на всякий случай, трущобы все-таки. А я осталась одна, взяв на себя хозяйскую рутину — убрать, помыть, собрать мусор и поставить чайник. Кружки было две, но при сильном желании чай можно влить и в вымытую бутылочку из под сока, делать нечего.

Я не возмущалась, что меня оставили одну. Это совпало с настроением — внутреннего тихого счастья с ощущением одиночества. Я была с друзьями, и в тоже время выпадала из нашего общего прошлого, так ничего и не вспомнив. Они меня знали. Они рассказывали обо мне, и я узнавала себя, удивляясь — как много привычек сохранилось и укрепилось во взрослом возрасте.

Вернувшись в зал, как закончила на кухне, села на пуф и проверила персоник. Он сигналил пару раз за вечер, как и у Наты, как и у Тамерлана. Но я не проверяла сообщения, это беспокойные за детей родители, немедленно отвлекались и смотрели — не от дочери ли? Не с сыном ли что, оставленном на выздоравливающую жену? Мне писали родители. Но мелькнула раз и надежда, что это Гранид. Что угодно, просто так, не по делу. Напишет только ради того, чтобы написать.

Я огляделась от нечего делать. Отметила вечную схожесть всех трущобных квартир, поняла — сколько же здесь всего, что принадлежит прошлому жильцу. Явно, ровный ряд книг по педагогике был не андреевский. И старые лыжи в углу за дверью, тоже. А вот стопка папок на полке за стеклом — очень походили на рабочие. Я не удержалась, и сунула нос. Не преступление — раз мы и так обсуждали колодезное дело. Открыла аккуратно первую, потом вторую — где распечатки, где листы, исписанные от руки. Скучно и непонятно. Я уже хотела оставить дела, но заметила папку другого рода — затертую, картонную, мышисто-серого цвета, всунутую между современных пластиковых собратьев. На ней даже были шнурочки, — раритет черт знает каких годов, или не очень давний архив, но в провинции.

«Гранид Горн, г.р. 2033, г. Тольфа, д.д.№ 11»

Открыв ее, я на несколько секунд зажмурилась. Он, мальчишка, смотрел с фотографии. Его восемнадцать были слишком недалеки от пятнадцати, и лицо было почти таким же — немного суровее, жестче и строже, но все равно юным. Передохнув, начала читать первый лист-распечатку с данными о выпускнике детского дома № 11. Выхватила лишь пару строчек, как вздрогнула от голоса Андрея:

— Там все сухо изложено, — недостатки характера, успехи в учебе, короткая история одного усыновления… Эльса, давай, если тебе любопытно, ты сама у него все спросишь?

Я пристыженно кивнула и с трудом закрыла дело обратно. Но что-то поняв по моему лицу, Андрей сказал:

— Поделюсь с тобой, но только чуть-чуть и по большому секрету. Раз уж сболтнул. Нетерпимый был твой Гранид, слишком гордый и самолюбивый…

— Чего это «мой»?