Лана Волкова - Жена навеки (...и смерть не разлучит нас)

Вызвали и меня перед народом. На своем кривом ксаранди, иногда сбиваясь на хевья, я рассказала все, чему была свидетелем. Про Крама — чего он желал и о чем просил меня. Про похищение, сражение в прачечной, укрывище в лесу, ну и как Крама мертвым нашли.

А вслед за мной выступать повелели некоему магу по имени Релан. Тот сообщил, что был телохранителем Диктатора. И позавчера тот собрал троих из четырех телохранителей, охранять его при разговоре с одним из налетчиков. Тибальд якобы хотел завербовать его. Он предупредил магов, что хевья — ненадежный тип. И если он почувствует опасность от налетчика, то прикажет убить его. И приказ последовал. А потом он велел отнести тело к медвежьей берлоги и обставить все так, будто налетчика задрал медведь.

— И вы покорно исполняли такие приказы, ксар Релан? — недоверчиво спросил кто-то из Совета. — Убивали, когда Диктатор давал вам команду?

— Таковы полномочия военного диктатора, — сухо ответил маг. — Долг предписывал нам защищать и повиноваться.

— Тогда почему вы отступились от своего долга? Почему не защищаете его сейчас?

Мужчина не изменил интонаций.

— Я предан, но не слеп. Когда ксара Эрени при мне обвинила супруга в пособничестве хевья, я не воспринял ее слова. Но когда ксар Нолгар повторил те же обвинения в доме Диктатора, я вспомнил ее речи. И задумался, что ксар Нолгар по своему характеру и впрямь не мог совершить тех преступлений, в которых Диктатор обвинял его. Он слишком прямолинеен. Но за эти дни рядом с Диктатором я наблюдал, сколь изворотлив, расчетлив и хладнокровен его ум. Если кто мог исподволь помогать налетчикам-хевья, то Тибальд, а не Нолгар. И у него имелся мотив. Без их налетов он не стал бы Диктатором. Я сложил два и два. Потому сейчас стою перед вами и рассказываю то, чему стал свидетелем.

Член совета, пытавший Релана, воскликнул:

— Что ж, следующей мы пригласим свидетельствовать ксару Эрени?

Медовая Грива ответила, звонко и ясно:

— Закон дает мне право не свидетельствовать против супруга!

— Тогда, ксара, вам придется разделить его участь после приговора. Вы знаете об этом?

— Да, — с вызовом ответила Эрени. — Я готова к этому.

По залу вновь пробежал шепоток. Я заметила, как нахмурились лица многих горожан. Медовую Гриву любили в Лударе.

— И мы не можем пригласить мага Дерана, чтобы он дал свою часть показаний? — спросил дотошный член совета.

Нолгар ответил:

— Увы. Деран и ксара Нальдани пострадали в магическом сражении. Сейчас оба пребывают без сознания в Лекарских Палатах.

— Что ж… Нет смысла откладывать суд до того, как они придут в сознание и смогут свидетельствовать. Картина ясна. У Совета Лудара достаточно оснований, чтобы сделать выводы и принять решение. Будет ли свидетельствовать сам обвиняемый?

Взгляды устремились на Тибальда. Тот ответил, ровно и невозмутимо:

— Пользуюсь правом обвиняемого на молчание.

Несколько членов Совета переглянулись. Кто-то сказал:

— Тогда пора выносить вердикт. Мой голос — виновен.

«Виновен!» «Виновен!» — полетело со всех сторон. Над головами членов совета взметнулся лес рук. Морани, которая формально вела это собрание, спросила:

— Кто голосует за невиновность ксара Тибальда?

Молчание. Ни одной руки. Элатейя промолвила:

— Тогда Совет должен вынести приговор. Закон предписывает исправительные работы, изгнание или смертную казнь. Напоминаю, что приговор разделит ксара Эрени — супруга обвиняемого.

— Исправительные работы — слишком мягкая кара за такое преступление, — молвил еще один член совета, незнакомый мне. Собственно, они все были мне незнакомы, кроме супружника и Морани.

— Изгнание или смерть? — спросил кто-то другой.

— Изгнание! — произнес твердый голос Нолгара.

— Изгнание! — эхом подхватила Морани.

Несколько голосов тут же присоединились нестройным гамом. Кто-то упорно отмалчивался, большинство один за другим повторяли: «Изгнание!» И в этом неслаженном хоре вдруг прозвучал один голос. В отличие от прочих, он показался мне знакомым… Но я никак не могла припомнить, где его слышала.

— Ксары, позвольте высказать мнение, прежде чем мы приступим к голосованию.

Шум смолк, Совет внимательно воззрился на говорившего. Он повел речь, и я понимала каждое слово, даром что то была речь глотта:

— Ксары, наша жизнь сосредоточена в городских стенах. Мы заботимся о ней, холим и лелеем наш Лудар. Но за его пределами тоже есть жизнь. Задумываемся ли мы о той жизни, когда приговариваем наших преступников к изгнанию? Что они сделают, когда окажутся за стенами города? Как будут выживать? Единожды преступники, они продолжают творить преступления. От их рук могут страдать невинные люди — случайные прохожие, жители деревень…

Люди зашептались. Я фыркнула — неужели раньше глотта не задумывались о том, что делают изгнанные? Не задумывались, откуда берутся разбойники? Как можно быть такими наивными?!

Говоривший продолжал:

— Подумайте, на что способен в изгнании такой человек, как Тибальд. С его умом и хитростью. Он станет не просто разбойником. Его способностей хватит, чтобы объединить всех разбойников Арвихи. Собрать из них армию. Отомстить, нанести удар по Лудару. Ксары, если мы сейчас изгоним Тибальда, то однажды можем вновь увидеть его нашим Диктатором. Он вернется с армией изгоев и преступников — таких же, как он сам. Подумайте как следует, прежде чем выносить приговор.

В воцарившейся тишине прозвучал голос самого Тибальда:

— Тебе так жаль бесценных кристаллов, Кадмар? А ведь если бы я остался Диктатором, мог бы возместить тебе их стоимость из казны. Ты перемудрил собственную жадность.

Кадмар… Вот как звали говорившего. Я вспомнила его имя и его голос. Я слышала их в прачечной. Это он возглавлял атаку магов. Нолгар обращался к нему по имени, просил позволить нам уйти. А он отвечал: «Ты умрешь вместе с ними, Нолгар. Пособник предателей — сам предатель. Жена и внук не оправдание».

Кадмар даже не повернулся к Диктатору. Лишь сказал:

— Я понимаю, почему Совет Лудара с такой легкостью голосует за изгнание. Никто не хочет, чтобы молодая, невинная ксара Эрени приняла смерть. Но она сама совершила выбор. Никто из нас не в ответе за него. Но мы в ответе за невинных, которые могут пострадать в будущем от руки Тибальда. Ради их благополучия и своей совести я голосую за смертную казнь.

Омертвелое молчание — и следом робкий возглас: «Смертная казнь!» И еще один. И еще. Беспомощный взгляд Морани. Сжатые кулаки Нолгара, ногти до крови впиваются в кожу. Лишь они двое и еще несколько человек повторяют: «Изгнание», но их голоса тонут в изобилии других, требующих казни.

Все, что было дальше, слилось для меня в сплошную безумную дымку. Бледная Морани еле слышно повторяет: «Смертная казнь», — вынося приговор подонку Тибальду… и Медовой Гриве. Четверо мужчин подходят к бывшему Диктатору, двое берут под руки, двое встают сзади. Так они выходят из Базилики.