Дарья Кузнецова - Образцовый самец [litres]

Звука выстрела через пару секунд после этого я не слышала, зато увидела, как один из куйков, бежавший прямо на нас, запнулся на ровном месте, когда на его груди распустился черный цветок прожженной раны, и, нелепо всплеснув руками, рухнул под ноги своих сородичей. Полковник по одному ему понятной примете решил, что этот тип опасен лично для нас.

В отсветах разбросанных по всему лагерю светящихся камней паника куйков напоминала не то безумную пляску языческих времен, не то разгул демонов из христианских мифов.

Я запоздало сообразила, что готовиться к нападению лично мне не надо, потому что вернулся полковник и от меня больше ничего не зависит. Значит, можно зажмуриться, уткнуться лбом в загривок мужчине и просто ждать.

Паника продолжалась довольно долго. Или, может быть, мне просто так казалось из-за нереальной жути происходящего?

– Кажется, все, – решил наконец начбез. Шагнул вперед, обернулся, чтобы помочь мне выбраться из щели. – Ты как?

– Нормально, – коротко отозвалась, нехотя открывая глаза и выпрямляясь.

К горлу опять подкатился холодный ком. Финал оказался не менее странным и даже, может быть, более жутким, чем начало фантасмагории.

Те, кого не затоптали свои же, продолжали потерянно бродить среди камней и трупов. Некоторые неподвижно стояли или сидели, раскачивались из стороны в сторону или тупо и неподвижно пялились в пространство. И все это – в том же жутком, косом, угловатом свете разбросанных камней.

– Подожди минуту, я надену броню, – велел Гаранин.

Я молча кивнула, хотя он уже занялся своим делом и не мог видеть.

Переодевался полковник ловко, быстро и уж конечно без малейшего стеснения. Разделся донага, сбросил бесформенные местные ботинки, натянул свой комбез, который я упаковала вместе с броней, потом быстро принялся ее прилаживать.

Куйки оставались безучастными к нам обоим.

– Кстати, я не поблагодарил за то, что ты ее забрала, – искоса глянул на меня Гаранин, закончив с нижней половиной экзоскелета.

– Пожалуйста, – повела я плечами, продолжая внимательно наблюдать, как одевается мужчина. Зрелище само по себе радовало глаз, а уж в сравнении с тем, что творилось вокруг…

Ночь милосердно скрадывала некоторые подробности, изломанные тела напоминали обломки скал, а кровь теряла свой цвет, но все равно я не хотела даже думать о том, что сейчас придется пробираться через все это. Опять.

– Пойдем потихоньку, – решил Гаранин. – Возьми, пожалуйста, мою одежду.

Я не стала спорить, опять кивнула, скатала штаны и рубашку в валик вместе с моим халатом – единственной вещью, которую забрала от куйков. Ну, не считая платья, которое было на мне.

– Тебе не холодно?

– Что? – растерялась я от такого простого вопроса. Подумала несколько секунд и обреченно ответила: – Не знаю. Кажется, я разучилась что-то чувствовать…

– Пройдет, – обнадежил Захар. – Если так будет проще, иди сразу за мной и держись за кобуру вот тут. Главное только, за руки не хватай.

Полковник чуть сместил крепление своего оружия назад, и я послушно ухватилась за него. Так действительно было проще – бронированная спина мужчины защищала меня хотя бы от части картин развороченного лагеря.

Провалиться мне за горизонт событий, я столько крови за всю свою прошлую жизнь не видела, сколько за эту пару часов! А уж изуродованных трупов – тем более.

Да и убивать мне прежде не доводилось.

Хотя вот об этом лучше вообще не думать несмотря на то, что убила я все-таки не человека. Потому что… паразиты-то они паразиты, но совсем не насекомые. Почти люди. Разумные существа. Может, какой-то ксенолог и возразит, что куйки – неразумные твари, и даже приведет какие-нибудь научные аргументы, но… мы же с ними разговаривали! Они кормили нас, заботились, как могли! И как бы ни было мерзко вспоминать Мария вместе с тем, что пряталось у него под юбкой, развороченный и разгромленный лагерь вызывал глубокую, тоскливую жалость и холодок по спине.

Больше всего хотелось просто закрыть глаза. Я старалась не смотреть по сторонам, но взгляд против воли соскальзывал, выхватывал детали, которые намертво запечатлевались в памяти.

Изломанный труп женщины. Рядом с ней на окровавленных камнях сидит куйк и безучастно таращится в пространство. Словно выключенный робот.

Четко и уверенно шагающий по кругу маленький арений, а в центре возвышается понурая фигура еще одного куйка, который провожает паука взглядом столько, сколько тот находится прямо перед ним, а после взгляд опять становится расфокусированным, потерянным.

Один раз Гаранин резко остановился, шикнув на меня и запретив шевелиться. Через лагерь деловито, без спешки, бежал брух и, держа за бедро, волок куда-то один из трупов. На нас он не обратил никакого внимания, как и несколько его сородичей из той же стаи – звери воспользовались шансом поживиться. Только один, вдохновенно обгладывая чью-то ногу, проводил нас настороженно-любопытным взглядом.

Пару раз меня опять чуть не вырвало, в такие моменты я зажмуривалась, старалась крепче вцепиться в броню начбеза и дышать ртом, повторяя про себя Главную последовательность.

Жутко. Мерзко. Горячечный бред, скопище безнадежных безумцев…

А еще отчаянно хотелось заткнуть нос, потому что над лагерем повис странный, удушающе-сладкий запах. Не крови, не смерти; что-то, похожее на душные, тяжелые благовония – я не разбиралась в запахах и определить, на что похоже, не могла. Да и не хотела, если совсем честно.

– Ты как? – обратился ко мне Гаранин, когда руины остались позади вместе с разбросанными светящимися камнями, а путь уже освещал широкий конус фонаря начбеза. Остановился, обернулся, прикрывая прикрепленный к плечу светильник рукой, чтобы не бил мне в лицо.

– Хочу домой, – криво улыбнулась ему. Контур лица подсвечивался фонарем, и за этим ярким бликом разглядеть выражение глаз было трудно. – А еще хочу спать, но, наверное, я не смогу заснуть еще очень, очень долго. Да ладно, ерунда, это я…

– Вась, я понимаю, – негромко оборвал полковник, явно стараясь говорить мягче. Аккуратно взял меня за плечо, слегка сжал. – Тебе тяжело и страшно, это нормально. Ты и так отлично держишься. Я видел здоровых, обученных мужиков, которым стоило бы поучиться у тебя выдержке. Настоящий боец, такого сложно ожидать от лабораторной мыши. Я не для успокоения, это правда.

Во время этой короткой – или, наоборот, слишком длинной для Гаранина – речи я, щурясь, смотрела на лицо мужчины. Он явно говорил всерьез, и, наверное, именно поэтому при его словах про лабораторную мышь я сдавленно фыркнула от смеха, а потом и вовсе расхохоталась, ткнувшись лбом в броню у него на груди, рядом с фонарем. Истерично, да, но лучше так, чем опять слезы.