Алана Русс - Последняя искра

— Отпусти её, тёмный! Отпусти, или хуже будет!

Гайрет уже давно светит коротким мечом, переступает с ноги на ногу, но даже на шаг подойти не решается. Лунные блики танцуют на щербатой стали, но Лилет знает, что меня это не остановит.

Смерти я не боюсь. Нечего бояться, когда и так без пяти минут труп.

«Дракула, — отдалось в мыслях чужим, смешливым голосом. — Надо же, как точно».

Странное горячее чувство хватается за воспоминание и разливается в груди, воюя с руной и выбивая почти искренний, почти живой смешок, и наёмница даёт слабину. Хватается за мои пальцы, пытаясь высвободить горло.

— Убьешь, — на сей раз без смеха хрипит она, — и хер тебе, а не «Вдовьи слезы»! Рунный пропуск к «серым»…

— Больше не поможет. Знаю, — пальцы против воли смыкаются, словно змеиные зубы, и даже ногти впиваются в изуродованную пламенем кожу.

В Сером квартале я отныне persona non grata. Ну и чёрт с ними.

— Дура ты, Лилет. Просто дура.

Одно движение, и наёмница падает к моим ногам, отбивая локти. Еле на четвереньки встаёт, кашляя и марая слюнями носки сапог.

Верные псы в момент подхватывают её, а мне достаётся нехилый удар под колено. Затем в спину и под дых. Сталь уперлась в глотку…

Предсказуемо. Но живая боль даже будто бодрит.

— Вырежьте этому тёмному скоту ещё разок, — отбившись от заботливых рук, утерла рот дрожащей ладонью Лилет. Глядя мне в глаза, отвязала от пояса мешок, исчерченный рунными символами. — И отчаливаем. Вот-вот светать начнет.

Удар, и амулет нещадно жжёт кожу. Сопротивляться не хочется. Нельзя будить магию. Эдмонд не успеет. Нельзя.

Скрипят лодчонки, весла, а мешочек с рунами, звякнув стеклом, падает у моего лица.

— Сука трусливая, — смеюсь я, сжимая вязки мешка в пальцах и глядя на Лилет снизу.

— Бывай, дружище. Хлебай свое пойло на здоровье. Надеюсь, крыша у тебя съедет быстрее, чем ты сдохнешь, — пытается отсмеяться в ответ она, но выходит скверно.

Лилет и сама это понимает. Потому, зло махнув рукой, как палач топором, разворачивается и, покачивая бёдрами, растворяется в темноте.

Снова удар под ребра, но куда сильнее, чем прежний, и я задыхаюсь от смеха и боли, от тупой, ноющей в груди злости и отвращения.

Отвращения к самому себе.

Меня швырнуло в водоворот своих воспоминаний, как бумажный кораблик. Картинка смазалась, будто насквозь прошитая нитями дождя, и берег, закиданный корягами и сточенными валунами, исчез.

Исчезло серебро волн и стылый запах воды, оттененный кровью.

Я пыталась проснуться, объятая дрожью, но сны, как липкая ловушка для мух, не отпускали. Сваливали на меня все накопленные за день образы, извращая их при этом до тошноты и холодного страха.

…Лилет… моё пламя, закованное в лёд… Велор. Темнота… гроза над морем… Велор падает с уступа драконьей площадки и обращается в водяного крылатого змея…

Один лишь образ неизменно раз за разом являлся перед глазами — зеркальная гладь, а за ней — рысьи глаза. Один светился лунным светом, другой — солнечными бликами.

— Так будет лучше… Лучше… Но увидеть бы…

Голос Велора вот уже в который раз за ночь, зазвучал так близко, так явно, что меня за малым не выбросило из небытия.

«Это сон, — успокоила я себя. — Один из многих. Осколок памяти, тщетно пытающейся вернуться в исходную точку, заполнить пустоту».

— Лучше… Элиза… будет…

Не в силах больше терзать себя нескладным потоком фраз, я приблизилась к зеркалу. Сияющие глаза исчезли.

Помедлив, несмело коснулась кончиками пальцев поверхности и отпрянула.

— Холодное, — отметила с удивлением, вглядываясь в пустоту вместо собственного отражения.

Странно… Во снах не бывает физических ощущений. Если только это не вновь чёртово видение…

Дыхание не оставляло следов на призывно мерцавшем стекле, но стоило побороть страх и уложить обе ладони по краям, зеркальная гладь подернулась рябью. Растеклась ртутью и заполонила собой все вокруг. Весь белый свет.

— Твою мать! — оборвала мгновение неестественной тишины гневная ругань, и сердце, вдруг обретшее плотность в груди, забилось как шальное.

Шторы задернуты, но предрассветная хмарь уже сочится через тонкую щелочку. Полутьма. Предо мной, упершись одной рукой в зеркало, а в другой сжимая горлышко бутылки, стоял Велор.

Стоял, будто в дверном проёме и смотрел прямо на меня. Требовательно, больно, словно долго стучал и был жутко зол, что так долго не открывала.

Я впилась в края зеркала, намереваясь не то захлопнуть дверь у него перед носом, не то свернуть пространство, но вовремя выдохнула и разжала пальцы, заставив себя успокоиться.

Велор меня увидеть не мог. Это абсурд. Я сплю.

Я расслабилась и подошла как можно ближе, разглядывая, быть может, в последний раз такие родные, но причиняющие неизменную боль черты Дракулы.

Судя по едва приоткрытым губам, рваному дыханию и ленивому движению век, он был пьян. Причём настолько, что стоять без опоры навряд ли сумел.

Продолжая бесцельно пялиться на себя в отражении, Велор отхлебнул из бутылки. Оскалился, рыкнув от крепости пойла и выдохнул, невнятно выругавшись.

— Почему я тебя не вижу? Почему, чёрт побери?!

Опустившись на корточки, а затем и вовсе припав на колени, принялся шарить непослушными пальцами по ковру. Бутыльки, сияющие призрачным светом, раскатывались в разные стороны от неловких взмахов.

Дракула остановился и, со стоном приложив ладонь ко лбу, отставил бутылку с пойлом. Отдышавшись и с трудом заставив себя двигаться, ухватил одну из серебристых гильзочек.

Засмеялся невпопад, откупорил, а затем одним махом опрокинул в себя. Скривился и поднес к дрожащим в отвращении губам горлышко бутылки, топя в больших глотках серебристую гадость.

Вздрогнул, закрыл глаза, и в то же мгновение в сознание вторглась путаница воспоминаний. Десятки и сотни чужих жизней, высвободившихся, как джинн из бутылки, летели перед глазами.

Отдельные, но сплетающиеся в один пульсирующий ком. Больные, полные страха, нежности, надежд и ярости — все они неизменно обрывались по велению чужой воли в петле, блеске клинка, свисте удара или всполохе магии.

— Велор… — не в силах больше смотреть немое кино последних мгновений жизни незнакомцев, прошептала я, и Дракула на короткое мгновение обратил взор на свое отражение.

Серые глаза, блеснув влагой, будто разглядели меня сквозь толщу стекла.

— Как же мне жаль, — прохрипел он, на мгновение придя в себя. — Если бы ты только знала, как же мне…

Вихрь взвился снова, захватывая разум. Закрутил в водовороте чужого извращённого кайфа и боли. Но стоило попытаться вернуться, чтобы еще хоть разочек увидеть Велора, как в меня, подгоняемая нечеловеческим рыком, уже летела бутылка.