Екатерина Федорова - Невеста берсерка

И тело у него горело от наслажденья.

Он излился в нее, не удержавшись от короткого рычащего звука напоследок. Замер, вжавшись в узкую впадину между бедер девчонки — одна рука на ее затылке, другая на ягодице.

А сам смотрел. Запоминал все, что видел. Глаза, сейчас темно-синие, в которых трепетал огонек светильника — и отражался он сам, темным силуэтом, смутным, но вполне человеческим. Золотистые волосы, нежная округлость щек, беззащитная мягкость полуоткрытых губ.

Кто его знает, думал Харальд, что с ним будет завтра. И какую нить судьбы спряли для него норны. Даже бога Бальдра, сына Одина, и то сумели убить — что уж говорить о нем…

Надо бы сказать Кейлеву и прочим, чтобы девчонку не тронули, если хирд будет справлять по нему арваль, торжественные поминки. И если, конечно, Гудрем не захватит Хааленсваге сразу же после его смерти.

Когда он отодвинулся от Добавы, она дернулась. И хоть ноздри его не улавливали запаха крови, Харальд все же сунул руку ей между ног. Погладил, вминая ладонь в женские складки.

Тут же вскинул руку и повернул ее к светильнику, воровато глянув на ладонь.

Крови не было. Ну, хоть это хорошо.

Он встал, подхватил девчонку, уложил на кровать. Доски негромко скрипнули, принимая ее тело, так и не успевшее округлиться в полную меру.

А потом, когда Харальд улегся рядом, скрипнули уже громко.

Любил ее Харальд-чужанин на этот раз, не лаская. Жадно, зло и больно. Но Забава терпела.

Лицо у него было в этот раз такое… словно тучи черные над ним собрались, и на лицо тень бросали.

Но на руки он поднял ее после всего бережно, осторожно. Уложил на кровать, и сам улегся рядом. Потом потянул, поворачивая к себе. Лицом к горевшему на полке светильнику.

Но самого Харальда при этом накрыло тенью. Одни глаза из полумрака продолжали сиять серебром. Подпер голову одной рукой, другой начал распускать ей волосы.

Словно думал о чем-то, просеивая ее пряди сквозь пальцы.

Беда на пороге, думала Забава, слушая, как стучит ее сердце. Лишь бы с ним самим ничего не случилось…

И ведь она и слова ему сказать не может. Как бессловесная животина рядом лежит. А могла бы, так рассказала бы чужанину Харальду, что в ее жизни лучше него никого и ничего не было — разве что мать и отец родные.

Но их она плохо помнила. Лишь отца, да и того смутно.

А еще сказать бы Харальду, чтобы берег себя, под мечи не лез — вон, шкура и так посечена…

Руки у Харальда-чужанина были шершавые, в растрескавшихся мозолях — и пряди за них цеплялись. Иногда пальцы проходили сквозь ее волосы рывками, и тогда кожу головы болезненно дергало. Но она терпела.

Он расчесывал ей волосы растопыренными пальцами, снова и снова раскладывая их по обнаженному плечу. Хрупкому, нежному, женскому. С тонким предплечьем, помеченным двумя едва заметными выемками — выше и ниже того места, где под кожей прятались жгуты хоть и слабых, но жил. Знак, что девчонка с детства была приставлена к черной работе.

Ниже плеча круглилась грудка, смешно подрагивала, когда Харальд невзначай ее касался. И он знал, что вскоре снова захочет девчонку.

Но сейчас он хотел все обдумать.

Мозоли от оружейных рукоятей, появившиеся у него на пальцах с четырнадцати лет, сегодня треснули кое-где — слишком уж отчаянно он выгребал к устью фьорда и от него, пытаясь найти решение. Волосы Добавы проходились по мясу шелковыми нитями, но Харальд этого не замечал.

У него было два выхода. Нет, даже три.

Первый — затаиться в Хааленсваге. И ждать, пока Гудрем сам заявиться к нему. А он рано или поздно придет, раз уж заговорил о Харальде и о Ермунгарде.

Второй — сделать, как предлагала Рагнхильд. Отправиться во Фрогсгард. И посмотреть, чем Гудрем собрался его подчинять. Встретить судьбу, не прячась от нее, как и подобает воину, с оружием в руках и прямой спиной…

И может быть, Один, увидев его отвагу, расщедрится и позволит сыну Ермунгарда войти в Вальгаллу.

А третий выход — уплыть вместе с остатками хирда на Гротвейские острова. Или на Ютланд. Это далеко, и Гудрем туда не дотянется.

Или дотянется, но не скоро.

Тогда можно будет забрать с собой Добаву… можно даже попробовать договориться с Рагнхильд. Объявить Лань своей женой, и встать под руку ее дяди. Ольвдансдоттир снова станет достойной женщиной. Никто не сможет поносить ее имя, не нарвавшись на его секиру.

А со временем они расстанутся. Он даже заплатит ей все положенное в таких случаях — выкуп за невесту и утренний дар, который супруг должен вручить жене после первой ночи. Рагнхильд уйдет от него богатой женщиной, сможет выбрать мужа себе по вкусу…

Какого-нибудь законнорожденного ярла, с насмешкой подумал Харальд.

Девчонка смотрела широко раскрытыми глазами. Время от времени смешно моргала, вздыхала и прикусывала нижнюю губу. Словно хотела что-то сказать.

Только слов еще не знала.

Рука Харальда дрогнула. Почему Свальд не украл ее раньше? Хотя бы год назад? Тогда у него на памяти уже было бы одно спокойное зимовье. Хоть одно за всю жизнь.

Он вздохнул и накрыл ладонью левую грудь Добавы, так и не налившуюся настолько, чтобы заполнить его горсть. Ощутил зябкие мурашки на нежной округлости. Уже замерзла. Привстал, дернул край покрывала с той стороны, накинул на Добаву.

И снова улегся. Сгреб сиявшие золотистым блеском пряди и принялся раскладывать их уже по меху.

Умней всего было уйти, опустошив кладовые и забрав всех, кого сможет. Воины, что остались на зимовье в поместье, не имели домов и жен. Или, как Кейлев, успели уже и пожить с женами, и овдоветь, и вырастить детей, достойно их устроив. Так что в Нартвегре их ничего не держало.

Но при мысли, что придется бежать, украдкой, как трусу, из поместья, где сам возводил стены первых домов, Харальд ощущал бешенство. Берсерк просыпался и ворочался в нем, неугомонно, зло…

И если то, что затеял Гудрем, на деле исходит от Ермунгарда — тогда ему не спрятаться нигде.

К тому же Гудрем знает то, что должен знать он.

Ладонь его дернулась, и пальцы запутались в золотистых прядях, Харальд тряхнул кистью, пытаясь их выпутать. Девчонка снова моргнула.

От боли, вдруг понял он. Волосы застревают в треснувших мозолях, а он не столько расчесывает ей пряди, сколько путает их. Но она все равно лежит молча. Терпит все…

И не из страха. Другое было в ее глазах — и печаль, и радость.

Харальд потянулся, обнял Добаву. Прижался щекой к ее виску. Она смешно задышала ему в грудь.

Хватило бы у нее сил вот так терпеть его всю жизнь?

И в это мгновенье, слушая, как девчонка сопит у его груди, Харальд вдруг понял, что нужно сделать.

Гудрем отправится во Фрогсгард. Пойдет наверняка на драккарах, возьмет не меньше четырех — Фрогсгард поселение немаленькое, почти целый город, с большим торжищем. А он собирается заставить свободных людей из этого города платить ему подать…