Анастасия Акулова - Танцовщица и султан [СИ]

Отец, к тому времени уже почивший, когда-то счел меня погибшим, и исключил меня из завещания, лишая права на титул. Занялся торговлей, путешествовал… познакомился с тобой. Я был счастлив, большего мне и не надо было. Но когда пропала Миразаль, когда брат сообщил об этом и просил присоединиться к поискам… Следы ее терялись в Ранхарде, понятно было, что скорее всего она попала к работорговцам, и отследить ее в этом огромном потоке мог только человек, наделенный некоторой властью в самом Ранхарде, к тому же, были предположения, что она попала прямиком в султанский гарем. Поэтому я задался целью добиться какой-нибудь должности там, но когда я уезжал… совсем не был уверен, что вернусь. Скорее, в обратном. Ранхардцы очень мстительны, была большая вероятность того, что я не успею и рта раскрыть, как голова полетит с плеч. Поэтому я поступил так. Чтобы ты думала, что не нужна мне, чтобы возненавидела, но не тосковала и не пыталась остановить. Знаю, это все не оправдывает меня, но… я надеялся, что так тебе будет легче.

Я забыла, как дышать. Дура легковерная, что с меня возьмешь…

— Но ведь тебя не казнили.

— Потому что задолго до моего возвращения выявили настоящего виновника — тогдашнего первого советника. Каану нужны были верные друзья и мои таланты стратега перед войной. Поэтому я так быстро взлетел.

Я молча переваривала информацию, не желающую укладываться в голове.

Четвертовать его за такое мало…

— Если бы ты сказал мне… всего этого не было бы. Знаешь, как мне было больно тогда? Словно сердце вырвали из груди. А теперь нас очень многое разделяет. Ты прав, вряд ли я когда-нибудь прощу, да и тебе есть в чем меня упрекнуть. Так что этот разговор все-таки уже не имеет смысла. И… пора возвращаться, нас хватятся.

Действительно, все, что я могла в таком состоянии — позорно сбежать.

Савина Анна.

Закат в Шатвихале всегда был завораживающе прекрасным зрелищем. Многие жители города в это время бросали дела, чтобы взглянуть на почти легендарный ранхардский закат. Никто не пытался понять почему, но последние лучи уходящего солнца тут светились не только алым и золотым, но и всеми цветами радуги, походя на северное сияние, как в далеких холодных краях Аранхора…

Тихий прекрасный вечер опускался на заснеженный Шатвихал. Разноцветные лучи волшебно красивого заката радугой разнообразных цветов рассыпались по всему зимнему саду, вид на который открывался с террасы.

Там, на террасе, примыкающей к одним из покоев дворца султана, находился он сам, остановившись у самых перил. Только что вернулся с охоты, это было видно по немного запыленному с дороги охотничьему костюму. На его плече сидел прирученный им сокол, с помощью которого он охотился. Птица вполне уютно чувствовала себя в таком положении, явно признав султана своим хозяином.

Посторонний наблюдатель восхитился бы тому, насколько похож оказался хитрый, умный взгляд Каана на взгляд сокола, сидящего на его плече — в нем сверкала та же сталь. Но эта сталь не скрывала бури, бушующей в душе.

Хотелось разобрать к тьме этот дворец по камушку, разнести в пыль — и откуда только брались силы недвижимо стоять, будто ничего не случилось?..

Сжав зубы — так, что заходили желваки — смял в руке письма. Те самые, что слал ей во время похода, не зная еще, что она ушла. Сбежала…

Но ведь предполагал, что так случится… и не стал ничего делать.

Любовь не купишь, заперев в клетке — по крайней мере, ее любовь. А другая и не нужна.

Что ж… сам виноват.

Письма дружно полетели в камин, сокол — ввысь, а на душе не осталось ничего, кроме пустоты.

Роксана.

За окном — сплошная, тягучая, как мед, темнота. Бледный диск всегда немного унылой серебристой луны сегодня ночью спрятался за облаками, будто устав наблюдать за однообразием бытия смертных. Таким же образом пропали и все до последней звездочки, а по стеклу окна, у которого я удобно устроилась, выбивали аритмичную дробь льдинки и снег. Огромное черное небо, угрюмо взирающее на меня с неизмеримой высоты своей вечности, сегодня растеряло красоту и казалось бездонной пропастью, наводя еще большую тоску.

Зима… Сквозь темноту и разрисованные причудливыми морозными узорами стекла, будто стремясь заменить собой спрятавшееся сегодня ночное солнце, миллиардами маленьких лун холодно поблескивал снег. Он тяжелым одеялом укрыл землю и ветви растущего у самого окна вечно зеленого дерева — ель. Этот знакомый с детства контраст зелени и снега порождал в душе смесь несочетаемых чувств: неясной, непонятной болезненной тоски и столь же необъяснимой детской радости с примесью легкого предвкушения чуда… И я так и уснула, закутавшись в одеяло, глядя на эту ель, прислонившись горячим лбом к холодному стеклу…

Маленькая поляна была все так же залита солнцем, лес все так же мелодично шумел, будто нашептывая что-то, и странная незнакомка все так же же разглядывала меня пронзительно-синими, хитрыми, мудрыми глазами, сидя на бортике старого колодца.

А я разглядывала раскрытую коробочку, которую наконец узнала. Это та самая шкатулка, которую я когда-то выбросила в море… а на дне ее лежали все те же обручальные браслеты.

— И что это значит?

— А ты догадайся, — улыбнулась Хранительница колодца, а это, подозреваю, была именно она, — Это твой выбор.

— Осознанный, конечно, — не без ехидства фыркнула я, — А что в другой?

— Путь, по которому ты уже не пройдешь, — расплывчато ответила она. — Но не волнуйся, этот тоже однажды подарит тебе счастье. Я позабочусь об этом.