Василий Криптонов - Палач, скрипачка и дракон

— Волей Дио им суждено расстаться, — мрачно сказал Нильс. — Коттедж номер восемь. Не соблаговолите подсказать, где он, герр Дрешер?

— Разумеется! — Флориан даже не обернулся. — Для начала найдите седьмой. Это просто, наткнетесь на него сразу же после шестого. Ну а уж от него — не сворачивайте и, незадолго до девятого, обнаружите восьмой. Там еще будет символ, напоминающий два кольца, поставленных друг на друга.

Энрика сидела в столовой, забившись в угол, на самой скромной табуреточке, и ненавидела свою жизнь. Почему-то она думала, что в коттеджике будет проживать в гордом одиночестве, однако здесь уже оказались три кандидатки. Имен своих они не назвали, и Энрика прозвала их по самым бросающимся в глаза приметам: Носатая, Тощая и Толстая. Все трое, очевидно, приехали из какого-то одного города и были прекрасными подругами задолго до заселения в коттеджик.

Когда Энрика вошла, они сидели в общей комнате рядком и на трех скрипках исполняли по нотам какую-то сложную мелодию.

— Это что? — первой возмутилась Тощая, увидев на пороге, в окружении подхваченных ветром снежинок, Энрику Маззарини. В легком платьице, мохнатых сапожках, жакете и шали, со скрипкой без кофра в одной руке и смычком — в другой.

— Энрика Маззарини собственной персоной! — пропищал в ответ шарик. — Трепещите, уродины, ибо она войдет в историю, как лучшая мировая скрипачка, превзошедшая самого Тристана Лилиенталя!

Энрика еще рта открыть не успела, а на нее уже смотрели с такой ненавистью, что кровь в жилах леденела.

— Какой мерзкий голос! — поморщилась Толстая.

— И одета, как гулящая, — фыркнула Носатая.

— Дверь-то закрой, дует! — прикрикнула Тощая.

Энрика засуетилась, поспешила закрыть дверь, но ту неожиданно заклинило, и пришлось навалиться плечом. Тогда дверь легко подалась, и Энрика полетела носом в пол. Сопровождало ее дружное лошадиное ржание.

— Мерзавец, — прошипел Энрика шарику.

— Гы, — отозвался шарик и больше ничего не сказал.

Энрика, стоя на коленях, осмотрела с беспокойством скрипку. Но та не пострадала от падения.

— Инструмент надо в чехле носить, — заявила Носатая. — Тоже мне, лучшая скрипачка. Небось, полную скрипку снега набрала — то-то выдаст на сцене! А может, это циркачка, а, девчонки? Ну, чтоб повеселить? А что, голос смешной, шлепнулась забавно. Эй, ты, чего еще умеешь?

Что-то звякнуло, и Энрика, повернув голову, увидела на полу медяк. Одним прыжком оказалась на ногах.

— Я не попрошайка! — крикнула она. — Я — музыкант. А говорила с вами не я, а мой шарик!

Взяв смычок пальцами той же руки, в которой держала скрипку, она достала черный шарик из кармана и протянула на вытянутой ладони к обратившимся в зрение и слух девицам.

— Ну? Скажи что-нибудь?

Шарик молчал. Энрика потрясла его, подбросила, поймала.

— Шарик! Говори! Ну? Скажи, что я — сбрендившая дура, тебе же нравится!

Шарик издевательски моргнул Энрике красным светом, но это видела только она. Сторона, обращенная к девицам, оставалась черной. Девицы засмеялись, перед Энрикой на пол упало еще несколько монет.

— Как представляет, а? — восхитилась Толстая. — У нас так не умеют.

— Скажи что-нибудь немедля, или я тебя разобью! — Энрика уже чуть не плакала, а шарик молчал.

Тогда она с размаху бросила его об пол. Шарик, вместо того чтоб разбиться, отскочил от половицы, будто резиновый, и что есть силы врезался Энрике в лоб. Больше от испуга и неожиданности, чем от удара, она шлепнулась на пятую точку и растерянно заморгала под громовой хохот троих соседок. На нее пролился целый дождь медных монеток.

— Молодец! — вытирая слезы, проговорила Толстая. — А теперь собирай деньги и уходи, нам нужно репетировать.

В дверь деликатно постучали.

— Да-да? — крикнула Носатая.

Вошел лакей со свертком в руках.

— Постельное белье для фрау Маззарини, — объяснил он. — Положу в четвертую спальню. О, а вы, я вижу, уже произвели фурор?

Добрый лакей, конечно, пытался сделать комплимент, но его слова оказались последней соломинкой. Лишь только он вышел, Энрика стрелой влетела в свою комнату, не оглядываясь, шлепнулась на застеленную жесткую койку и заревела в подушку.

Проклятый Ластер, проклятый конкурс, проклятый шарик!

— За что ты так со мной? — прошептала Энрика, немного успокоившись.

— Не надо было меня бросать, — проворчал шарик. — Там, в филармонии. Знаешь, как мне было одиноко и страшно? Я ведь привык прижиматься к твоему теплому боку, тереться о твое тело…

— Ты отвратителен!

— Я не виноват, что меня таким создали!

— Если бы ты хотел измениться…

— Ах, если бы…

И Энрика шлепнула по карману ладонью. Привыкла уже, что от этого жеста шарик обычно умолкает. Так вышло и в этот раз.

Едва успокоившись, Энрика села на койке и огляделась. Комната была маленькой, с одним крохотным окошком. Кроме койки в распоряжении Энрики оказались стол и стул. Стопка бумаги, перья и чернильница. Из окна открывался вид на заднюю часть филармонии. Глядя на эти монументальные стены, Энрика вздохнула.

— Справимся. — Поглядела на скрипку и улыбнулась: — Справимся ведь?

— Конечно! — с энтузиазмом отозвался шарик. — Ты играй, главное, веселее, а я подпою. Приз — наш!

Больше всего Энрике хотелось лечь и поспать. Но она понимала, что это будет невежливым по отношению к соседкам. Они, кстати, так и не репетировали после ее позорного бегства. Надо бы выйти, поздороваться нормально, извиниться за глупое поведение.

И, оставив скрипку на столе, Энрика вышла.

Зал пустовал. Двери трех комнат закрыты, но приглушенные голоса раздаются из-за наполовину застекленной двери. Кухня, подумала Энрика. Или столовая. Что-то такое…

Она подошла и осторожно постучала по стеклу. Разговор стих. Не дождавшись приглашения, Энрика толкнула дверь. Столовая оказалась такой же маленькой и уютной, как и все в коттеджике. За стоящим в центре столом обнаружились Тощая, Толстая и Носатая.

— Здравствуйте, — улыбнулась им Энрика. — Я хотела извиниться за свое глупое поведение…

Носатая вытерла салфеткой губы и благосклонно кивнула:

— Извиняйся.

— Спасибо. А как вас зов…

— Эй! — Носатая помахала рукой. — Не так быстро. Хотела извиниться — извиняйся. Вставай на колени, проси прощения.

Энрика почувствовала, как лицо начинает гореть.

— Право же, какая наглость со стороны учредителей, — проворчала Тощая. — Допустить до участия умственно отсталую лицедейку. Да ей только народ смешить, а после выступления за гроши передком подрабатывать.

В глазах потемнело, голова закружилась.

— Ой, ладно вам, девочки, — миролюбивым тоном заговорила Толстая. — Ну что вы? Наверное, в этом году просто будет комедийный номер…