Василий Криптонов - Палач, скрипачка и дракон

Вдоль стен — полки, где в безупречном порядке расставлены разноцветные скляночки и коробочки. На полу — ни соринки. Энрика даже поежилась от такой чистоты. Как будто не живой человек здесь сидит.

Колдун оттолкнул с дороги Сесилию и, ворча, подошел к столу. Закрыл увесистую книгу, раскрытую далеко за середину, отодвинул блюдо с яблоками, перо с чернильницей и еще одно блюдо — пустое, но испачканное какой-то жидкостью. Потом сел и выдвинул ящик стола.

— Вот, — сказал он, бережно достав оттуда что-то, завернутое в белую тряпку. — Безумно жаль осквернять такое сокровище прикосновением к нечестивой голове жалкой служанки, но ваше желание — закон, фрау Маззарини.

Последние слова герр Гуггенбергер прорычал сквозь зубы. Должно быть, живо представлял в этот момент, как Энрику раздирает на части дракон.

— Корона-корона! — Сесилия прыгала на месте, хлопая в ладоши, пока Гуггенбергер разматывал тряпку. Энрика смотрела на служанку с недоумением. Вроде бы она производила впечатление девушки неглупой, но сейчас вела себя, как ребенок. Специально, что ли, придуривается? Но зачем?

Корона, лежащая на столе герра Гуггенбергера, притягивала взгляд. Металл казался белым. Не то серебро такое, не то — белое золото. Энрика слышала о существовании белого золота, но как оно выглядит — понятия не имела. Однако сдержанный блеск переплетенных металлических струек завораживал. За изгибами узора хотелось следить бесконечно, но все они сходились к одной точке — алому рубину овальной формы.

— Какая красота, — выдохнула Энрика.

Сесилия посмотрела на нее:

— Хотите первой?

— Нет-нет, я успею. Давай ты!

Служанка потянулась к короне, но Гуггенбергер шлепнул ее по руке. Сесилия шарахнулась, чуть не выронив канделябр от неожиданности.

— Не сметь касаться драгоценности, — прошипел колдун. — Фрау Маззарини, вас не затруднит надеть корону самостоятельно, раз уж такова ваша прихоть?

— Разумеется!

Энрика взяла корону осторожно, четырьмя пальцами, и повернулась к Сесилии. Та благоговейно наклонила голову. Водружая корону на нее, Энрика затаила дыхание. Не дай Дио, упадет и сломается…

Но Сесилия, чувствуя важность момента, двигалась медленно, будто в толще воды. Лишь только Энрика убрала руки, она выпрямилась, приосанилась, смешно закатив глаза, будто надеясь разглядеть украшение. Энрика едва удержалась от смешка. Вид у Сесилии был, конечно, уморительный. Служанка в форменном переднике, в руке — канделябр, а на голове, приминая чепец, возлежит корона.

Так, думала Энрика, корона — вот она. А дальше-то теперь что? Как вызволять Нильса? Как спасаться самой? Даже если перенестись сейчас на этот уступ — выбраться она не сможет. Еще чего доброго замерзнет насмерть, дракона не дождавшись. Да и что она тому дракону, если он только жен принцевых поедать желает?

— Все? — Гуггенбергер протянул руки к короне. — Хватит, примерка состоялась!

Сесилия отскочила, бросив странный взгляд на Энрику.

— Как я выгляжу? — спросила она, опасно наклоняя голову влево-вправо.

— Очень мило, — улыбнулась ей Энрика.

Гуггенбергер встал со стула и двинулся за убегающей вокруг стола служанкой.

— Прекратите баловство немедленно, иначе будут последствия!

— Ах, герр Гуггенбергер, какой вы сердитый! Ну погодите же еще немножко! Дайте зеркало! Ах, у вас нет зеркала? Как же вы расчесываетесь?

Почти лысый Гуггенбергер зарокотал от ярости, остановился, сверля Сесилию ненавидящим взглядом.

— Ты! — прорычал он. — Ты!!!

— Да ладно-ладно, не сердитесь, вот ваша цацка, ничего с ней не случилось! — Сесилия обошла стол, надув губы, и протянула корону Гуггенбергеру. Но лишь только тот протянул руку, бросила ее Энрике.

Энрика едва успела поймать блестящий ободок, открыла рот, думая возмутиться такому безобразному обращению с красивым, драгоценным и волшебным, к тому же, предметом, но позабыла все слова.

Гуггенбергер взглядом следил за полетом короны и, когда Энрика ее поймала, повернулся к ней. Этим и воспользовалась Сесилия. Служанка размахнулась канделябром и что есть силы врезала по затылку колдуна.

Гуггенбергер всхрюкнул, взмахнул руками, накренился и рухнул. Голова со страшным стуком врезалась в край стола. Безжизненное тело шлепнулось на пол.

— Упал почему-то, — тихо сказала Сесилия.

В наступившей тишине Энрика сделала то единственное, что показалось ей разумным — закрыла дверь. Коридор, конечно, пустовал, но мало ли…

— Ты — зачем? — тихо спросила Энрика.

Сесилия посмотрела на нее с жалостью:

— Что ж я, совсем дура, что ли? «Корону померить»! Вы же выкрасть ее хотели, правильно?

Энрика посмотрела на корону, которую сжимала в руках:

— Допустим. А почему ты мне помогаешь?

Сесилия потупила взгляд, вздохнула и будто бы впервые с момента знакомства заговорила своим настоящим голосом, не притворяясь ни подругой, ни сестренкой, ни служанкой:

— Потому что мне до смерти надоело прислуживать овцам, обреченным на заклание. А вы… Вы какая-то живая. Вот…

Энрика подбежала к Сесилии и в порыве чувств обняла ее.

— Спасибо тебе!

— Перестаньте, — смутилась Сесилия. — Госпожа Энрика, вы ведете себя неподобающе…

Гуггенбергер лежал рядом со столом, не подавая признаков жизни. Энрика, кусая губы, смотрела на корону. Нильс. Как же вызволить Нильса? Только бы решетку открыть, надеть на него эту корону, перенести на утес… Он-то выберется, и точно за ней вернется. Чтобы убить…

Руки Энрики задрожали.

— Что с вами? — участливо поинтересовалась Сесилия.

— Так… Думаю, спасать или нет своего будущего убийцу.

— Мой папа называл такие вещи «скверным инвестированием». Не знаю, что такое «инвестирование», но «скверный» — это плохой.

— Знаю, — всхлипнула Энрика. — Но не могу же я его оставить! Он сказал, как мне спастись, а сам — умрет…

— А, — зевнула Сесилия. — Ну, тогда это любовь. Тогда спасайте, конечно.

Энрика подпрыгнула на месте.

— Любовь?! — завопила она. — С ума сошла? Да ты вообще его видела?

— Видела, — улыбнулась служанка. — Не самого, но его отражение в ваших глазах. Вы ведь только о нем и думаете. И Берглера разыскали только для того, чтобы его наказ выполнить. Ну, бывает так, госпожа Энрика, ничего не поделаешь.

От возмущения все мысли Энрики разбежались в разные стороны. Уж что-что, а слово «любовь» между собой и Нильсом она даже вообразить не могла.

Взгляд, мечущийся по комнате, остановился на шкафе, и Энрика воскликнула:

— Шкаф!

— И вы абсолютно правы, госпожа Энрика, — закивала Сесилия. — Но, быть может, нам следует отсюда убежать?

Энрика не слушала. Приблизилась к шкафу, точь-в-точь такому же, как в доме Аргенто. Даже пентаграмма, в центре которой он стоит, такая же.