Мари Явь - Атомное комбо

Не дождавшись ни ответа, ни объятий (первой она ко мне подходить не решилась, и не потому что видела во мне жертву насилия и уважала моё личное пространство, а потому что за моей спиной стоял Атомный) Ева всплеснула руками.

— Свена сейчас тревожить нельзя, у них с отцом очень важный разговор. Малышка спит, а Томми занимается с учителем музыки, так что ближайший час придётся терпеть моё докучливое общество. Ну хватит стоять на пороге, пройдёмте в гостиную. Ястолько хочу разузнать о вас…

Когда Дагер двинулся следом за ней, я дёрнула его за рукав.

— Она что издевается? Не понимает, для чего мы сюда притащились? Говорит о своих детях, и ни слова — о моей матери. Мне нужно её видеть. Немедленно!

— Что-то случилось? — Ева уставилась на Гарри, словно ища в нём поддержку. И когда я проигнорировала вопрос (убедив её тем самым в том, что не понимаю по-ирдамски), комиссар ответил за меня. — Ты не рассказал им? Почему ты им не объяснил, Гарри? Ты же знаешь… это невозможно. График, предписания врача…

— Она их мать, Ева.

— Это для её же блага. Язнаю, как это важно, но если они любят её, то поймут. Не сейчас. Ей нужно отдыхать. Ты же знаешь, как она реагирует на посторонних…

Беспокойно глянув на меня, Дагер взял её под локоть и отвёл в сторону. Спор долетал до меня беспорядочными обрывками фраз. Госпожа дома напомнила Дагеру, что она госпожа дома, и что нам придётся с этим считаться. Что в прошлый раз, когда Гвен увидела незнакомого мужчину, у неё случилась страшнейшая истерика. Она грозилась себя убить и едва не откусила себе язык, а Свен потом спустил всех собак на неё, на Еву. Так что, если мы так хотим увидеть мать, нам придётся спросить разрешения у полубрата.

И это было то, что нужно. В смысле, эти её слова про «посторонних» и дополнительное разрешение на то, чтобы увидеть родную мать. Яедва не забыла, что эта женщина разрушила нашу семью. Её намерение встать у нас на пути в очередной раз, но теперь уже не в метафорическом, а в буквальном смысле, меня отрезвило.

Когда она посмотрела на нас поверх плеча Дагера, я попросила Ранди наклониться ко мне и прошептала ему на ухо:

— Кажется, она настаивает, чтобы сначала мы уделили внимание ей.

По мере наблюдения за нами её взгляд менялся, одновременно с тем, как ширилась безумная улыбка на лице Ранди. Когда же я подошла к Дагеру, чтобы сказать, что мы с огромным удовольствием навестим сначала малышку-Гвен и посмотрим на успехи Томми в музыке, Ева посмотрела через стекло входной двери на улицу. Словно шофер, околачивающийся возле её крыльца, мог помочь ей в случае чего.

— Что… что она сказала?

Дагер не торопился с моим разоблачением, поэтому согласился на роль переводчика. И, надо же, узнав о моём желании увидеть племянников, Ева тут же изменила своё решение на все сто восемьдесят.

— Если только ты будешь присутствовать, Гарри…

— Конечно.

— Но как только я замечу, что происходящее пугает её…

— Да, безусловно. Они понимают.

Я пропустила все предостережения госпожи Кокс мимо ушей, хотя она дала их кучу. Правила, указания врачей и её собственные советы — на каждую ступеньку лестницы по одному. Ведя нас по коридорам, она постоянно останавливалась, говорила, что это важно, что она прекрасно нас понимает, хотя не понимала ни черта.

Остановившись у двери, она легонько постучала.

— Говорите шёпотом. Вообще старайтесь не создавать шума…

Когда дверь с той стороны открыла сиделка, я влетела в комнату так быстро, что едва не сбила её с ног. И прежде чем женщины смогут возмутиться, а Дагер отреагировать, Атомный зашёл следом, выпроводил сиделку за порог и защёлкнул замок.

Звуки снаружи практически не проникали в эти стены. Не слышно было ни криков госпожи этого дома, которую оставили за бортом, ни пения птиц. Окна закрыты, южная сторона зашторена. Пахло лекарствами. В комнате оказалось очень просторно. Настолько, что в обилии мягкой мебели, я едва нашла свою мать. И Ранди пришлось придерживать меня на случай, если я грохнусь от увиденного в обморок.

Всё внутри затрепетало, и я с усилием потёрла центр груди. Я никак не могла поверить в то, что это происходит со мной, после стольких лет и всего пережитого. Что я жива, она жива, что жив Свен — все те, кто должен был умереть в первые же дни войны.

Она сидела в кресле, устало обмахиваясь веером. Казалось, она дремала, и если бы не веер, я бы решила, что она умерла. От старости. Золото её волос превратилось в серебро, старость набросила на её лицо сеть скорбных морщин — у глаз и рта. Она слишком много плакала и слишком часто кричала. Она высохла, стала как будто меньше.

Или это мы выросли?

— Мама, — прошептала я, касаясь её щеки (хотя это, кажется, тоже возбранялось). — Мам?

Она вздрогнула, распахнула глаза и беспомощно закричала. Хватаясь за подлокотники, она забралась в кресло с ногами и съёжилась. И столкнувшись с её безумием лицом к лицу, я потеряла мужество, пятясь назад. Потому что ничего страшнее я в жизни не видела, хотя повидала много, и мне в пору было вторить её крику.

Натолкнувшись на Ранди, я решила, что дело в нём. Ведь своими габаритами он мог напугать кого угодно, тем более женщину, на протяжении года подвергающуюся сексуальному насилию. Но кто бы мог подумать, что дело во мне, в цвете моего костюма.

— Спаси меня! Не дай ей подойти! На ней кровь! Везде! Так много крови! — запричитала она. — Джереми! Не дай ей!.. Я не хочу!..

Оступившись, я повисла на его руках, и Ранди подхватил меня, направляясь к двери. Воссоединение прошло по худшему из возможных сценариев, и за дверью меня ждала госпожа этого дома с лекцией «я-же-говорила».

На меня накатила страшная дурнота, но как бы мне ни хотелось сбежать из этого кошмара, я остановила Атомного:

— Погоди.

— Джереми, не уходи! Не бросай меня! Я так долго ждала! Думала, ты никогда не придёшь. Почему ты стал таким…

— Она хочет, чтобы ты остался. Побудь с ней.

— А разве?.. — Похоже, Атомный тоже решил, что проблема в нём.

Я вцепилась в него изо всех сил. Не знаю, как это назвать — одновременную ревность его к матери и матери к нему. Наверное, просто нездоровый эгоизм. Плюс ненависть к этому дом и жалость к себе.

Живёт с предателями под одной крышей. Не узнаёт меня. Не хочет видеть. Боится.

— Расскажи ей… Я знаю, она не поймёт, но, пожалуйста, расскажи ей обо всём. Через что мы прошли. Всё, что мы делали, мы делали во имя неё. И о том, что стало с Таргитаем, Митчем и Хизелем, расскажи тоже. Скажи, что я её люблю. — Вопреки словам, мне захотелось обнять его руками и ногами, самой превратиться в ошейник для него. — И что мы любим друг друга, как она и завещала.

Ранди не нужно было долго уговаривать: он понимал насколько это важно. Поэтому, оставив меня у двери, вернулся к креслу. Он утёр маме слёзы, взял её руки в свои и сел на пол у неё в ногах. Последнее, что я увидела, прежде чем выйти за дверь, была её полная облегчения улыбка. Она выглядела спасённой.