Мари Явь - Атомное комбо

— Ты ревнуешь? — спросил в лоб Ранди, предвкушая мой ответ.

— Нет, — солгала я. — Это же был просто трёп, так? Без всяких намерений.

Атомный прищурился, словно вот-вот готов был ляпнуть: «вообще-то, не совсем так».

— Неважно, что она сказала. Ты вправе слушать её просто потому, что она — контроллер, а ты — тайнотворец, — добавила я. — В конце концов, на свете не так уж и много людей, с которыми ты способен говорить, пусть даже о подобной ерунде.

— О ерунде… ну да. — Он попытался ухмыльнуться.

Я приблизилась к нему на шаг, пытаясь выглядеть внушительно. Не с моей комплекцией, не при его росте.

— Просто скажи, стоит ли мне беспокоиться? Ты хочешь этого? Предать меня?

— Я скорее сдохну, — привычно ответил Ранди, наклоняясь.

— Значит, мне незачем ревновать тебя к кому бы то ни было, — заключила я, отходя прежде, чем он сгребёт меня в объятья, больше похожие на попытку слиться воедино. — Возвращайся. Не оставляй оружие без присмотра.

Атомный не лгал. Он не собирался предавать, но это не означало, что у меня нет поводов для волнения. Он мог отомстить мне за мою непозволительную холодность, не прибегая к предательству. А судя по взгляду, Ранди счёл меня достойной наказания.

Ты это серьёзно? Говоришь, что любишь меня, но видя меня с другим контроллером, с женщиной, безразлично отворачиваешься, словно ничего не имеешь против. Так, по-твоему, должен вести себя любящий человек?

Его это сильно задело, но говорить об этом он не стал, решив, что его время ещё придёт. Вымаливать прощение и понимание? Возможно, в прошлом он и подумал бы о подобном варианте, но теперь, чтобы получить желаемое, ему не нужно становиться на колени. Даже передо мной.

Что касается меня? Я сочла, что его злость может оказаться полезной. Мы же на войне всё-таки.

Лица и имена тех, с кем мне довелось служить, уже давно высыпались из моей памяти. Поначалу я старалась их запоминать, но совсем скоро поняла, что это бесполезно. Едва ли не каждую неделю подвозили добровольцев и почти всех закапывали уже к концу следующей. Дружить и любить на войне оказалось сложно. Друзей выбирали аккуратно из числа самых живучих. К кандидату присматривались месяц, а то и два, прежде чем подойти.

Таким был Джесс Эсно, хотя едва ли его можно назвать другом. С ним просто никогда не было скучно, а ещё мы были абсурдно похожи.

— Наши «псы» с нами с детства, — считал Джесс, загибая пальцы, — тогда как остальные проходили нудные тесты на совместимость. Ты и я — дваждырождённые. Мы почти ровесники.

— Оба лысые, — соглашалась я.

— Носим одинаковую форму, хотя вообще не планировали становиться солдатами.

— Нам некуда возвращаться.

— Нас обоих привела на эту войну месть.

Тут я была не согласна:

— Ты мстишь семье, а я — за семью.

— Как бы там ни было, я тут недавно отправил отцу письмо, — заявил Эсно, подмигивая Ранди, который сидел рядом, затачивая штык-нож. — Сказал, что нашёл себе отличную девушку, на которой планирую жениться.

Я же говорю — Джесс Эсно, равно как и Николь, будет безумнее меня и Ранди вместе взятых. Говорить при Атомном такое, когда у него в руках оружие…

— Он просто шутит, — сказал Седой.

— Конечно, шучу. — Джесс ворошил палкой костёр, поднимая в ночное небо искры. — Стал бы я ему письмо писать.

Он не любил рассказывать о себе, но намёками давал понять, что его семья обошлась с ним несправедливо. Наверное, это как-то связано с наследством и с молодой мачехой Джесса. Он пошёл на войну, чтобы досадить отцу.

— Я бы не вышла за тебя в любом случае.

— Почему?

— Потому что ты наркоман и картёжник. Для начала.

Прервавшись на минуту, Ранди перевёл взгляд с заточенного штыка на меня. Его глаза ловили и отражали свет подобно кошачьим.

— Знаешь, я тоже пошутила, — покорно исправилась я.

— А?

— Насчёт того, почему я за тебя не выйду.

— И почему же?

— Потому что я не желаю тебе смерти вообще, а от рук Атомного тем более.

Джесс неискреннее рассмеялся.

— Вы только, ребята, не уподобляйтесь нашей загнанной парочке, лады? Нам и одних извращенцев на батальон — выше крыши.

Его позиция по отношению к тайнотворцам один в один совпадала с майорской. Он считал их всамделишными псами, и любое сексуальное влечение по отношению к ним — зоофилией.

— Разберёмся как-нибудь без советов торчка, — ответила я, но без особого желания его обидеть. Лучше так, чем если бы Ранди приставил нож к его горлу и началась потасовка.

— Наркомания — это норма. Здесь без допинга никак.

Тут он не соврал. Даже начальство смотрело на подобное нарушение устава сквозь пальцы, да и случаи были очень уж редки. Не каждый здесь обладал настолько обширными и влиятельными связями, чтобы вместе с патронами и провизией ему из тыла присылалась «волшебная пыль». Подкупить там, пригрозить тут и вуа-ля. Джесс ещё будучи простым гражданским не тревожился о своём здоровье, а теперь, на войне, где каждый день мог стать последним, он принимал сумасшедшие дозы. Благодаря этому или же своему безрассудному характеру, Джесс неизменно кидался в атаку первым. Ещё только комбат набирал воздуха в грудь, чтобы громогласно объявить «первая шеренга — в бой!», Эсно уже не было в окопе. Новобранцы смотрели на него как на бога.

— А мне трýсы нравятся, — говорил он, когда его ставили в пример перед пополнением. — Они не настолько смелые, чтобы отступать. Ха-ха-ха!

Это была ходовая шутка в батальоне смерти, где дезертиров убивали свои же.

Само собой, не всё было так радужно, у эликсира смелости были свои побочные эффекты. Галлюцинации и депрессии — самые безобидные из них, но именно они довели Джесса до позорного столба.

Однажды он расстрелял из автомата стаю ворон. Дело было ранним утром, и он, разбуженный их гвалтом, выбежал из палатки в одном исподнем и начал палить по птицам, выкрикивая:

— Пошли нахер отсюда! Не трогайте их! Убью! А-а-а! Чёрта с два вы их будете жрать! Что, смешно, твари? Получайте!

Он бегал по перепаханному полю, выпуская обойму за обоймой до тех пор, пока Седой не повалил его и не обезоружил. Разумеется, на столь вопиющее дисциплинарное нарушение Голдфри закрыть глаза никак не мог, даже с учётом того, что Эсно был неприкосновенен. Дваждырождённых можно было сажать на гауптвахту, но никогда прежде их не подвергали телесным наказаниям. Но так как к тому моменту на гауптвахте Джесс сидел уже неоднократно, Голдфри прописал ему пять ударов плетью «за вредительство».

— Выбей всю дурь из этого дебила, — приказал он своему «псу». — Тратить дефицитные патроны. Вот ведь мразь.

Пресвятой — тайнотворец командира — был в батальоне палачом и знаменосцем. Его руками совершались самые жестокие убийства и наказания, а так же неслась к победе наша святыня — знамя, под которым мы все стояли на коленях, принося присягу. Но Пресвятым его прозвали не за это, а потому что он перед каждым боем бегал за благословением к полковому священнику. При этом едва ли Пресвятой верил в Бога, ему просто нужно было одобрение от кого угодно. Такое поведение могло бы показаться странным, если бы у Пресвятого был другой контроллер. Но — увы и ах — он подчинялся Голдфри, а тот вряд ли считал нужным время от времени хвалить своего раба.