Мари Явь - Атомное комбо

Честное слово, в документы тайнотворцев не записывали их настоящие имена, только армейские клички, и майор Голдфри запрещал обращаться к ним иначе, как по этим прозвищам. Для него все они — псы, а мы — солдаты. Без пола, без имени, без лица.

— Я не считаю тебя псом, — решилась я на извинения, когда мы ехали в переполненном, душном вагоне. — Ты же знаешь. Просто это был наш последний шанс.

Последний шанс? Это оправдание звучало не убедительно ещё в тот злополучный раз, на столичном вокзале.

— Мне плевать, — ответил Ранди, но в глаза не смотрел. — Я привык к оскорблениям и покрепче.

— Но не от меня.

— Я готов быть кем угодно сейчас, если это позволит мне получить желаемое. — Да-да, я тоже! — Но когда закончится война…

— Да, когда победим…

— Я докажу, что майор серьёзно ошибся, приравняв меня к собаке, а тебя — к солдатне. Он меня в этом ни черта не убедил.

Тогда я только закрыла лицо руками, про себя обещая: «Ранди, я стану самой красивой для тебя. Я буду носить одни лишь платья, а ты, пожалуйста, просто смотри. Но до этого просто выживи и просто не бросай меня».

— Не бросай меня, — прошептала я, не в силах поднять голову и посмотреть на него. В его руках я была словно в безопасной колыбели, но всё равно упрямо повторяла: — Ты только… не бросай меня.

Почему я сомневалась? Разве он когда-нибудь давал мне повод? Каждый раз, когда от запредельных нагрузок у меня отказывали ноги, он взваливал меня и моё снаряжение на себя. Переправлялись ли мы через реку вброд, шли по заминированному полю или по лесу, изобилующему растяжками, он нёс меня на себе и ни словом, ни видом не показывал собственную усталость. К сожалению, такое случалось часто, и всё что мне оставалось — скулить от бессилия и стыда. В армии, а тем более на войне, слабых не терпели, они выбраковывались сразу либо стараниями «чёрных», либо своих. Меня невзлюбили вдвойне за то, что я при всей своей никчёмности пережила многих крепких парней. Но даже если бы доведённый до белого каления майор приказал Атомному оставить меня, Ранди бы без раздумья ответил «я скорее сдохну». Он бы никогда не бросил меня так …

Но ведь бросить можно и по-другому. Не потому что физически тяжело, а потому что есть кто-то лучше. Та настойчивая, умелая, красивая женщина, которая сама идёт в руки. Зачем ему сопротивляться? Всего раз… я ничего не узнаю… просто попробовать…

— Я скорее сдохну, Пэм, — клялся Ранди. — Я скорее сдохну.

Я проснулась до рассвета. Меня разбудил холод и шум возле палатки.

— …если ещё раз вас услышу. Ты поняла меня, течная сука?

— Похоже, ты нам просто жутко завидуешь, Атомный мальчик, — ответила на агрессию лаской Николь. Она знала, как обращаться с мужчинами, и могла найти подход к любому. — Ты сам мечтаешь о том, как бы кого-нибудь так же неистово трахнуть. Я же вижу.

Приподнявшись на локте, я слушала, хотя должна была повести себя благоразумно и заткнуть уши.

— Ты понятия не имеешь, о чём я мечтаю. Ни сейчас, ни вообще.

— Убивать и сношаться сутки напролёт, как и каждый здесь. Не считай себя особенным. Ты, как и все остальные, хочешь слышать вопли врагов и стоны женщин. Вот только лично для тебя последнее проблематично, потому что любой самый сладостный стон будет для тебя как железо по стеклу. Кроме моего.

— И кто из нас считает себя особенным?

— Ты прекрасно знаешь, что с ней тебе ничего не светит.

— Заткнись!

— У неё поехала крыша. Она никогда не позволит тебе засунуть эту прекрасную твёрдую штучку в неё… — Судя по звукам, Ранди схватил Николь за горло. — Будешь давить так сильно… и я кончу…

— Как тебя саму от себя не тошнит, грёбаная ты потаскуха?

— Не груби старшим, сладенький.

— Не трогай меня.

— Не нравится? — Николь испустила хриплый звук, похожий на кашель и стон одновременно. — Ты уже возбуждён, а что будет, когда я стану умолять тебя о большем? Ты когда-нибудь слышал, как женщина стонет твоё имя? Тебе ведь хочется узнать, каково это?

Почему-то на этот раз у Ранди не отыскалось остроумного ответа, ни одного подходящего грубого слова. Как если бы он задумался над тем, что она сказала, и предложение показалось ему весьма привлекательным.

— «Войди в меня», «трахни меня», «кончи в меня». Ещё, ещё, ещё. Ты мечтаешь услышать это хотя бы раз, не так ли? Один единственный раз. Всего лишь ничего не значащий перепих. Просто попробовать…

Мне впору было снова, уподобляясь пресмыкающимся, выползать из палатки.

Выбравшись наружу, я поднялась на непокорные ноги и осмотрелась. Ранди и Николь стояли чуть поодаль. Он сжимал её шею, она шарила у него между ног. Отличное «с добрым утром», ничего не скажешь.

Заметив меня, Ранди отшатнулся от женщины столь стремительно, что та едва не упала. Как будто одно моё появление сделало доступную сладость смертельно ядовитой. А ведь он уже собирался было…

— Привет, Николь, — пробормотала я, проходя мимо. — Прекрасно выглядишь для течной суки, за которую тебя принимает Атомный.

— Течная сука — самое то для такого кобеля, — парировала она равнодушно. — А ты и дальше продолжай строить из себя святую.

— Святую или нет, я раздобуду пару банок тушёнки, если ему позарез понадобится обзавестись сифилисом.

— На этот счёт можешь не переживать. Я не болею сифилисом.

— Но продаёшься за пару банок тушёнки.

Вслед мне летело «по крайней мере, это лучше, чем», «ты мне не мамочка» и «пора бы уже прекратить быть такой сукой на сене».

По дороге я встретила Загнанного. Он шёл мне навстречу, проводя ладонью по только что выбритому подбородку. Задумчивый, безнадёжно влюблённый в шлюху, не видевший в этой жизни ничего хорошего с самого рождения мужчина. Заметив меня, он, казалось, замкнулся в себе ещё сильнее, его взгляд стал неприветливым, почти враждебным. А потом он посмотрел мне за спину. Так я поняла, что Ранди идёт за мной следом.

Когда между «псами» нет промежуточного звена в лице «контроллера», они способны общаться только взглядами и кулаками. До кулаков дело не дошло, но то как эти двое друг на друга посмотрели было красноречивее любых слов.

— Не преследуй меня, — сказала я Ранди, когда тот, удовлетворённый зрительной дуэлью, посмотрел на меня.

— «Преследуй»? — повторил он, заталкивая руки в карманы, как делал всегда, если чувствовал себя уязвимым. — Так вот как теперь называется верность?

Всё внутри меня кипело, но я каким-то чудом сохраняла внешнюю невозмутимость.

Ты что, только что попытался выставить виноватой меня?!

— Мне нужно побыть одной.

— Правда? С каких пор?

С тех самых, с которых ты позволил себе обжиматься с этой озабоченной стервой.

— Я просто хочу привести себя в порядок, — раздражённо бросила я. — Можно?