Мари Явь - Атомное комбо

Репетировали приветствие старших по званию на фонарных столбах. На месте и в движении. На каждом столбе нарисован погон.

— Кто это?

— Здравия желаем, господин майор!

— А это кто?

— Здравия желаем, господин старший лейтенант!

— Громче!

Дело шло к зиме, и я сильно охрипла. Говорить стало больно, не то, что орать, как нас учили, но для меня (в отличие от Ранди) эта потеря голоса была благословением. Было что-то невероятно приятное в том, что я перестала являться источником этого бессмысленного шума. Я смертельно устала от крика, от мужских голосов. Я мечтала о музыке без слов. Или о тишине. Поэтому в короткие свободные минуты, когда нам удавалось встретиться с Ранди, мы общались с ним жестами.

«Ты выглядишь посвежевшим», — негодовала я: «Как будто попал в свою стихию».

«По сравнению с тем, через что мы уже прошли, это место — курорт».

«Говори за себя».

«Ты завидуешь тем, кого забрали сразу же?».

«По крайней мере, от них уже есть какая-то польза. А мы? Нас пытаются убедить, что к войне существует какая-то инструкция. Что если мы будем чётко ей следовать, то доживём до победы. Но как мне поможет выжить строевой шаг, например? Особенно теперь, когда у меня ноги в кровь стёрты».

«Тебя учат дисциплине. Представь, каково тем, кто попал на фронт, миновав учебку. То, что здесь закрепляется изнурительным повторением, там вдалбливается плетью. А я не смогу спокойно смотреть на то, как над тобой издеваются».

«Не сможешь? Значит, дисциплине нужно учиться всё-таки тебе».

Видя такие наши разговоры, любопытные солдаты подходили и спрашивали:

— Ребят, вы чего? Немые что ли?

— Да нет.

— А этот? Чего так уставился?

— Он вам не ответит.

— Потому что немой? Не думал, что таких берут.

— Он не немой. Он тайнотворец.

Узнавая об этом, солдаты обычно теряли охоту и дальше околачиваться рядом. На «псов» смотрели с опаской, но при этом считали, что если кто и сможет навести порядок, то только они. Особенно если это «псы» из Того-Самого-Центра. Здесь такие уже успели побывать, Ранди и я были не первыми. Именно сюда приказом Вольстера отправляли все «тяжёлые случаи», прошедшие экзаменовку, но ввиду своей неадекватности не допущенные к службе в элитных войсках. Вот только обычно «покупатели» за них едва не рвали друг другу глотки. Тайнотворцы — ходовой товар, даже «бракованные» они не задерживались здесь дольше, чем на неделю. А наш случай уникальный. Из-за меня, конечно.

— Тебе бы в детский сад, а не на войну.

Казалось бы, я уже привыкла и к более изощрённым и обидным оскорблениям, но от подобных слов хотелось взвыть. Они ведь даже не хотели знать о том, что я у меня гораздо больше прав на убийство «чёрных», чем у всех, кто находился в этом лагере и кому они отдавали предпочтение. Я заслужила это право, тем, что увидела, испытала и, увидев и испытав, выжила.

Когда моё терпение иссякло, я пошла на крайние меры. Молча вытерпев очередное принародное унижение, я отправилась к командиру части и после учтивого «разрешите обратиться», на одном дыхании выдала:

— Через неделю мы сбежим на фронт! К партизанам, в добровольческую армию или рванём сразу на передовую — плевать! А вы сами придумываете, как оправдываться потом перед полковником Вольстером!

За подобное хамство мне прописали три наряда вне очереди, но зато в тот же вечер командир части связался с одним из своих постоянных «клиентов». Этот «клиент» был примечателен тем, то разбирал как раз залежавшийся товар с дурной репутацией. Его звали Гектор Голдфри и, помимо того, что он был командиром батальона смерти (так называли штурмовые части армии), он сам был контроллером.

Он явился в лагерь через неделю. Исключительно ради нас. Он построил всех и осматривал каждого лишь для вида.

Это было что-то такое, что понимаешь с первого взгляда.

Вот он, Ранди, наш с тобой командир.

Гектор Голдфри не был ни красив, ни уродлив, но его внешность сразу бросалась в глаза. Он принадлежал к благородным перворождённым, но армия и война вытравили благородство из его осанки, походки и речи. Он мог как-то по-особенному себя показать… Так, что ему не хотелось перечить не из-за его командирского звания, а потому что он сильнее, умнее и лучше. Голдфри явился со своим «псом», но, несмотря на габариты и суровость второго, всем было ясно, кто из этих двоих солирует.

Я почувствовала, как напрягся Ранди, когда они остановились напротив. Голдфри и его «пёс», равно как и все до них, не замечая меня, оценивали Атомного.

— А я ведь тебя знаю, — сказал через минуту Голдфри, оглядывая Ранди с головы до ног. — Я тебя уже видел. Точно… — Он повернулся к своему спутнику. — Помнишь? Год назад в Центре нам показывали новичков. Этот недоносок был среди них самым беспокойным. Наверное, именно поэтому я тебя лучше остальных запомнил. Я ещё подумал тогда, что за наглый отброс, ведёт себя так словно стоит больше плевка на асфальте.

И он смачно харкнул ему под ноги. Ранди всё слышал, но оскорбления на свой счёт воспринимал спокойно, почти скучающе.

— Бедняга. Никто до меня не соизволил объяснить тебе, где твоё место. Твой контроллер уделяет тебе слишком мало или слишком много внимания? Одно из двух: либо это заносчивая сука, которой накладно возиться с таким неприкасаемым мусором, либо извращенка, которую ты пялишь наряду с другими дворнягами. Но в одном я уверен, смотря на тебя, точно: вкус у неё — дерьмо.

Я схватила Ранди за руку прежде, чем он успел перечеркнуть все наши шансы не только на вступление в батальон, но и на дальнейшую жизнь вообще. Покалечь он кого-нибудь, и нас казнят теперь уже совершенно точно, а для меня нет участи страшнее, чем умереть как Вилле Таргитай.

Это просто экзамен, Ранди. Расслабься.

— Так точно, господин командир!

Голдфри посмотрел на меня так, словно только сейчас заметил. Может, так оно и было, потому что на его лице отразилась какая-то борьба, словно он мог пожалеть о том, что сказал только что. Возможно, у него была младшая сестра или малолетняя дочь, и ему запрещалось в их присутствии распускать язык.

— Разве я позволял ко мне обращаться? — спросил он, собравшись с духом.

— Никак нет! Прошу прощения, господин командир!

— Я тебе не командир.

— Так точно, господин майор!

— Что вы тут делали, если до сих пор не уяснили, что без разрешения вам нельзя даже моргнуть?

— Виновата!

— Как-как?

— Виновата, господин майор!

— Мне послышалось, рядовой? — Я недоуменно нахмурилась, силясь понять, в чём ошиблась. — Ты как отвечаешь? Думаешь, мне есть дело до твоего пола?

— Н-не… нет…

— Ты считаешь себя женщиной? Похоже, я понапрасну трачу на тебя своё драгоценное время, потому что бабы мне не нужны. Я приехал за солдатами.