Мари Явь - Атомное комбо

Прозвучавшее объявление о прибытии поезда, идущего в столицу, выбило меня из ностальгической колеи. Расмус посмотрел на часы, висевшие над дверью.

— Проклятье, я ведь столько хотел рассказать…

— Наверное, столько же, сколько я хотела услышать.

— В любом случае, самое главное я уже сказал. — Он встал, подхватывая чемодан, но задержался у стола, чтобы добавить: — Я долго пытался представить, каков он — контроллер Атомного. Человек, выживший в Раче и приручивший этого неугомонного монстра. Я считал себя взрослым мужчиной, который компенсирует отсутствие физической силы сообразительностью, упорством и худо-бедным опытом, но даже я не смог сделать этот «атом» мирным.

Он расплатился, отвергнув предложение поделить расходы.

— Я провожаю вас в армию, чёрт побери, — пробормотал он, словно всё ещё считал себя виноватым.

Мы прошли к двери, но прежде чем открыть её, Расмус отметил:

— У него огромный потенциал. Это были всего лишь тренировки, однако… За эти два года в Центре не нашлось никого, кто мог бы подмять его под себя. Поэтому… да, это его прозвище… Кто бы его ни придумал, оно подходит ему идеально.

Расмус Келер уехал, а я так и не узнала, что он подразумевал под «непозволительными контактами», за которые Ранди неоднократно выговаривалось. Драки есть драки, нарушение субординации — тут тоже всё ясно.

— Первый раз видел, чтобы он столько пил, — усмехнулся Ранди. Мы сидели с ним на перроне, дожидаясь прибытия нашего поезда. — Видимо, всё дело в компании.

— Видимо. Ты не ладил с ним?

— Не до такой степени, чтобы вместе напиваться.

— За встречу, за победу, за павших. Обычное дело. Ты собрался в армию, но не знаешь основных солдатских ритуалов.

— Странно, что ты их знаешь.

— Не забывай, где я жила последнее время. Но если серьёзно, вы не ладили? — Ранди пожал плечами, давая понять, что не видит смысла это обсуждать. — Он показался мне хорошим человеком.

— Он… воспитанный до чёртиков. Чистоплюй. Придирчивый. Умник. В общем, всё то, что в нём есть хорошего, меня раздражало.

— Он умеет ладить с людьми.

— Вот именно. — Ранди посмотрел на меня, давая понять, что как раз это его и бесит больше всего. Атомному было бы куда спокойнее, если бы мы с господином Келером не поладили.

— Знаешь, ты удивительный. — Я тяжело вздохнула, собирая волосы на затылке в кулак и шаря по карманам в поисках резинки. — Ты прожил с ним бок о бок два года, но даже не обнял его на прощание.

— Пойми правильно, я слишком близко к сердцу принял твоё последнее письмо. — Его голос сочился иронией, при том, что он говорил чистую правду. — Ты же так боялась, что я привяжусь к кому-то настолько, что забуду о тебе. Хотя вру, я ещё с самого начала решил держаться ото всех подальше.

— Ну и как? Получилось?

— Что?

— Держаться ото всех подальше? — Я посмотрела ему в глаза, но Ранди отвернулся.

— Так о чём вы с ним говорили? — поинтересовался он хрипло, желая подтвердить свои страшные догадки и уже подтверждая мои.

— Разве это важно?

— Нет, — согласился Ранди, стаскивая с моих волос только что закреплённую резинку. — Мне плевать на других людей. На весь мир. Всё, чего я сейчас хочу… смотреть на твои волосы.

И он смотрел, пропускал их через пальцы, подносил к лицу, к губам. А через три дня меня вновь обрили налысо.

Военный лагерь… Нам казалось это и есть черта, за которой начинается настоящая война. Порог, последняя ступень. Сделай шаг — и окажешься там, куда так рвалось сердце, грезя о мести и победе. Но этот шаг длился без малого три месяца.

Так было не со всеми. Тех, у кого были полезные специальности, разбирали почти сразу: инженеров, слесарей, токарей, шифровальщиков, связистов, поваров, медиков. Именно в военном лагере становилось предельно ясно, что война — это командный вид спорта. Солдаты и оружие — даже не половина этой команды. Треть, быть может.

Теперь, когда патриотическая пропаганда была развёрнута по все стране и коснулась даже столицы, такие вот военные лагеря были переполнены добровольцами. (За те два года, которые мы провели с Ранди в разлуке, положение нашей армии ухудшалось, поэтому, вопреки принципам полковника Вольстера, оружие брали в руки даже дети.)

Женщин там было больше мужчин, хотя объяснить это можно и тем, что мужчины в лагере не задерживались. Женщин же выбирали придирчиво, неохотно, тем более, если те просились на передовую.

— За дезертирство и бегство с поля боя — расстрел! — орали на них. — В глаза мне смотри! Ты уже сейчас готова обоссаться, а что будет, когда пойдём в атаку? Повернёшься к врагам спиной, я тебе самолично пулю меж глаз засажу!

Многие не выдерживали. Особенно молодые. Вчерашние школьницы, они о войне знали лишь то, что вычитали из газет, книг и патриотических плакатов. Им было любопытно. Они шли сюда за тем, чтобы осознать цену собственной жизни, стать героинями в собственных глазах, глазах сверстников и семьи, но уже в день прибытия их мечты подвергались жестокому надругательству.

Война без грязи, вшей и блевотины бывает только в учебниках истории, а там… уже там, в преддверии войны, им предстояло изменить своё представление о служении Родине.

С самого первого дня тебя брали в оборот. Всё, что ты делал до того, как какой-нибудь благодетель вызволял тебя из этого чистилища, отрабатывал военно-строевую подготовку. Все благородные порывы (если кто пришёл сюда именно с ними) выколачивал режим. Тебя превращали не в героя, не в личность, а в вещь, которую вправе убить как враги, так и свои. Благородным офицерам такая муштра даже не снилась.

Я не запоминала имён и лиц. Здесь заводили себе друзей лишь те самые вчерашние школьницы, чтобы было не так страшно. Те, кто повзрослее, старался лишний раз рта не раскрывать. Сближаться с теми, кто завтра уедет и кого послезавтра убьют? А если этим кем-то будешь ты? Они были мудрее и на манер полковника Вольстера считали, что «только когда ты один, тебя хрен сломишь».

Марш-бросок по пересечённой местности с полной боевой выкладкой.

— Подтянись, Палмер! Ты же хотела стать санинструктором. Или не знала, что помимо стандартного снаряжения тебе придётся таскать медикаменты?

Стандартное снаряжение включает в себя автомат, (одних патронов было на десять килограммов), гранаты, сапёрную лопату, штык-нож, противогаз, индивидуальный перевязочный пакет, котелок, флягу, сухпаёк. Ещё каска, плащ-палатка, а зимой — бушлат. Но при этом вес снаряжения не должен превышать половину веса самого солдата. Если же такое случалось, из экипировки убирали то, что не было связано со специальностью бойца. У санитаров оставляли медикаменты, уменьшая боекомплект.