Мари Явь - Атомное комбо

— Действительно, — согласилась я.

— Или сражался бок о бок с неприкасаемыми отбросами, — процедил он сквозь зубы, глядя на Ранди так, словно был выше его не только статусом, но и ростом.

— А вот это вы зря. Всё-таки этот неприкасаемый отброс спас вашему сыну жизнь.

Я до последнего хотела держать это в тайне, но мне до ужаса захотелось сбить с него необоснованную «чистокровную» спесь. У меня выработалась острая непереносимость людей с нацистскими замашками, хотя все они в той или иной мере напоминали мне отца.

Пока господин Эсно пытался уложить эту новость в голове, я протиснулась мимо него в коридор.

— Подождите! Стойте! — Он догнал нас на третьем шаге, но уже выглядел запыхавшимся. — Если это правда…

— Это правда, но она вас ни к чему не обязывает.

— Если это действительно так… Боже… Поймите меня правильно, сейчас такое творится… — Его прошиб пот, который он промокнул платком. Его ухоженные руки дрожали. — Мало того, что наши войска отступают по всем фронтам, так ведь сейчас к людям в форме нет никакого доверия. Всюду агитаторы. Мальчишек хватают прямо на улице, сажают в поезда и увозят сразу на передовую. Ищут ненадёжных. Аресты, расстрелы. Вы не представляете, что сейчас творится в столице.

Это что, попытка вызвать сочувствие? Он думает, что видел самую страшную сторону войны, хотя это была только её тень. Просто длинная тень, которая коснулась его и напугала настолько, что он готов сделать своим врагом даже тех, кто его защищает: меня, Ранди, Голдфри, Седого, но не «чёрных». Ему нужен кто-то, кого он сможет обвинить во всём, что случилось с ним, с его сыном и городом, вот только войска Ирд-Ама пока ещё слишком далеко, расстояние делает их почти нереальными, каким-то мифическим чудовищем.

Мы не представляем, что творится в столице? Может, и так. Но мы куда лучше представляем, по каким причинам это происходит. Мальчишек хватают на улице и отправляют на фронт потому, что взрослые мужчины вроде господина Эсно собрали чемоданы и сбежали из Офры в безопасный Сай. А эти мальчишки слишком быстро умирают, поэтому скоро правительство будет набирать солдат из числа девочек, а господин Эсно и подобные ему станут критиковать столь варварский приказ, сидя в кожаном кресле у камина тихим вечерком.

— Разве презирая военных, вы не презираете собственного сына? — спросила я. — Если бы не его амнезия, Джесс не дал бы соврать: мы выполняли приказы, которые могли бы показаться вам бессмыслицей, самоубийством или преступлением. Солдат — это раб, пусть даже чистокровный.

— Рабам не свойственен героизм, — изящно парировал он. — Вы сделали это, потому что в вас говорит честь. Знаете, было время, когда я неустанно повторял Джессу, чтобы он бросил этих своих друзей-лоботрясов. Это он их так называл — «друзья». Но я знаю, что ни один из них не сделал бы то же, что сделали вы.

Как быстро он сменил гнев на милость.

— Ничего особенного. Такими нас воспитал «зарвавшийся недоносок» Голдфри.

Господин Эсно проглотил и это. Гордость дваждырождённого не позволяла ему оставаться у нас в долгу, хотя подобные расшаркивания ему претили.

— Вы такие молодые ребята. — Он поглядел на нас с сочувствием и продолжил весьма доверительно: — Я мог бы посодействовать с вашим переводом в тыл. Сейчас с этим сложно, но для вас я сделаю всё, что в моих силах. У меня есть определённые связи…

Ну конечно, он ведь понятия не имеет, через что мы прошли, чтобы попасть на фронт.

— Не утруждайте себя, — пробормотала я, отворачиваясь. — Мы сегодня же возвращаемся на первую линию.

— Подождите! Вы же не сказали мне своих имён. — Господин Эсно положил руку мне на плечо. Гладкая кожа, отполированные, чистые ногти, пальцы унизаны кольцами… Почему же я смотрела на неё, как на ящерицу, подобравшуюся так близко к моему лицу? Странно, что эта вспыхнувшая брезгливость была направлена от меня к нему, а не наоборот. — Я должен отблагодарить вас хоть как-то.

— Делать это на словах у аристократов уже не в чести?

Моя бесцеремонность начинала его раздражать, так же как меня его трусость вкупе с желанием выставить других такими же трусами, как и он сам.

— Этого недостаточно, сами посудите. — С его терпением (на деле не свойственным чистокровным) он мог бы стать разведчиком или снайпером. Но к сожалению, его таланту суждено было бездарно пропасть в каком-нибудь приморском особняке Сая. — Джесс — мой единственный сын. Он мой наследник. То, что вы сделали для меня…

— Мы делали это не для вас.

— Да. Я понимаю. Но всё же, если вы знали Джесса, то должны понимать, что его жизнь я ценю больше, чем он сам. А значит и расплачиваться с его долгами мне.

Расплачиваться, ха? В понимании господина Эсно душа, честь, искренняя благодарность имеют денежный эквивалент?

— Я тороплюсь, — добавил он, устав от моего внимательного взгляда. — Я должен ещё побыть с сыном. Пожалуйста, скажите мне свои имена, и я обязательно позабочусь о том, чтобы вас наградили должным образом.

— Должным образом?

— Звание? Медаль? Я позабочусь о том, чтобы пресса узнала о вашем подвиге.

Я рассмеялась.

— Оставьте себе.

— Что? — недоуменно переспросил мужчина.

— Вы тоже заслужили медаль, — уже абсолютно серьёзно, даже зло выдавила я. — Из вас, господин Эсно, получился бы первоклассный бегун.

Тут уже и у него терпение лопнуло.

— Бегун? Вот значит как. — Он вытер взмокшую руку, которой касался меня, об свою отглаженную рубашку. — Когда корабль тонет, его покидают даже крысы, хотя мозгов у них поменьше, чем у некоторых людей. Но даже им хватает ума понять, что дело безнадёжно.

— Я бы даже сказала, что крысы бегут первыми, — вернула я ему любезность. — Но не переживайте, господин Эсно. Мы куда более благородны, чем «чёрные», поэтому дадим вам убежать.

Прошло немало времени, мы уже добрались до вокзала, а моё возмущение продолжало расти с каждым шагом. Виноват, конечно, в этом не только Эсно-старший, а голод и усталость, но полноправно обвинять я могла только первого.

— Просто вывел меня из себя! — шипела я. — Его сына сделали инвалидом, а он рад только тому, что не убили. А знаешь, что было бы, если бы убили? Он просто побежал бы ещё быстрее. Он со всем согласен, будто так и должно быть. Он готов смириться с тем, что «чёрные» хозяйничают на нашей земле, но не с законами, по которым его собственный сын должен им в этом помешать. При всём при том, этот трусливый денежный мешок убеждён в собственном превосходстве, ведь в нём течёт чистая кровь. Кровь? Что он вообще о ней знает? Он видел её столько же, сколько видели мы? Он знает её реальную цену? Какая вообще ценность заключается в этой его «чистоте»? Что даёт ему право рассуждать о героизме и в то же время называть тебя…