Мари Явь - Атомное комбо

Думаю, это всё ещё было игрой.

Словно выпрашивая прощение за грубость, которую не мог контролировать — грубость своего тела, Ранди прикоснулся ко мне очень нежно, почти невесомо, так что я не смогла прочувствовать — вот его дыхание касается моей груди, а вот уже его губы. Губы, а потом язык. Язык, а потом зубы.

Если бы я могла видеть… неужели он в самом деле?..

— Ты чего… — пробормотала я недоумённо, почти напугано, отталкивая его голову.

— Не закрывайся, — выдохнул Ранди, настойчиво, даже раздражённо разводя мои руки. — Покажи мне.

— Что… Зачем тебе…

— Мы должны знать друг о друге всё. Разве не твои слова? — Это по-прежнему была всего лишь игра. — Я должен увидеть, запомнить… Их так много.

Подушечкой большого пальца он мазнул по свежему шраму под левой грудью. Я могла бы в очередной раз повторить «ерунда» или «со мной всё в порядке», но едва ли это убедило бы его.

— Всё-таки я получаю награды за нас двоих, — нашлась я. — Значит и шрамов у меня должно быть больше, чем у тебя, в два раза.

— Нет. — Ранди сполз ниже. — Это всё, каждый из них должен быть моим.

Он, в самом деле, видел их все, и каждый считал своим личным поражением. На этот раз, целуя, он не жалел и не лечил, а присваивал.

Моё, моё и это тоже моё.

— Не трогай меня… так, — прошептала я умоляюще, чувствуя, как становится одновременно щекотно и горячо в том месте, которое, слава богу, находилось за границей дозволенного.

— Так?

Ранди облизывал и целовал меня, словно я — как и в тот далёкий раз — пахла коричным мылом, а он сходил с ума от голода. Вот только теперь в его прикосновениях не было мальчишеской робости, хотя я до последнего верила, что он не мог набраться опыта от тех женщин. Ведь с ними не возникало подобной необходимости — считать шрамы губами. Мне отчего-то казалось, что подобные ласки — целиком и полностью наше изобретение. Что подобную любовь придумали мы, а до нас этот мир знал лишь о грязном, первобытном насилии.

Хотя… я уже не могла с уверенностью сказать… что меня пугает больше… любовь или насилие.

— Стой. П-подожди.

— Ты не смеешь мне запрещать, — шептал он, спускаясь к животу, подцепляя ремень пальцами и стягивая его вниз.

— Не… не прикасайся там.

— Я прикасаюсь лишь к тому, что должно принадлежать мне. Гляди. — Он поймал мою ладонь, прикладывая её к моему же животу. — Чувствуешь? Их так много… — Он провёл моими пальцами по шрамам и рубцам, гладким и узловатым. — Им место вот тут. — Моя рука оказалась прижата к его горячей коже. — Здесь. Здесь. И вот здесь тоже.

Некогда именно так я учила его читать. Брала его руку в свою и водила его указательным пальцем по строкам. Теперь же мой палец повторял узоры моих собственных шрамов на его коже, словно выполняя задание в прописи.

— Покажи, где они ещё должны быть. — Он повлёк мою руку ниже, к своей границе дозволенного. Я чувствовала мышцы его пресса под пальцами и дорожку коротких волос. — Или ты хочешь, чтобы я посмотрел сам?

— Не… нет.

— Где-то здесь? — Это всё ещё было игрой, за изменениями правил которой я не успевала следить. — Нет? Возможно ниже? Вот так…

Я отдёрнула руку, словно обожглась, услышав в ответ судорожный выдох. В следующую секунду руки Ранди оказались на моём ремне. Лязгнула пряжка.

— Эй! Ты же сам…

— Я только посмотрю, — перебил он меня. — Мне нужно увидеть тебя. Один единственный раз, Пэм.

Не думаю, что он лгал. Возможно, повторяя эти слова снова и снова, Атомный старался убедить вовсе не меня, а себя?

Я схватила его за запястье. Не потому что хотела положить конец этому зашедшему слишком далеко медицинскому осмотру. И не потому, что не видела смысла в этой жаркой возне, на которую мы потратили последние силы. Мне просто не хотелось, чтобы Ранди понял, насколько я испорчена. Если он продолжит в том же духе, если продвинет свою руку чуть дальше, случайно заденет бельё, то поймёт…

— Нет! Нет, прекрати. — Моим голосом говорили паника и стыд. — Не нужно… не трогай меня.

— Я просто посмотрю.

— И смотреть тоже не нужно.

— Только не мне, так ведь, Пэм? Я должен знать тебя от и до. Всю. — Наша любовь превратилась в борьбу. Мои руки сопротивлялись его рукам. — Я никогда не причиню тебе боли. Тебе нечего бояться.

Я боялась не боли, а его отвращения.

— Я не хочу. Ты не должен видеть это.

— Конечно, должен, чёрт возьми, — процедил Ранди нетерпеливо, разжимая мои ноги, распрямляя спину. — Ты мне сама обещала, помнишь?

В тот раз, в госпитале, конечно. Это было условием моего спасения.

— Давай как-нибудь… в другой раз. Ладно? Потом. Только не сейчас.

— Потом? — Он был ошарашен. При нынешних условиях жизни «потом» могло вообще не наступить. — Опять «когда победим»? Чёрт возьми, Пэм! Вымаливаешь у меня отсрочку, словно я какой-то грёбаный «чёрный»!

— Нет, нет…

— Почему то, что спасало нас раньше, теперь вызывает в тебе отвращение?

— Всё наоборот! — воскликнула я, закрыв лицо руками. — Не во мне. А в тебе.

— А? — выдохнул Ранди, немного отстранившись.

— Просто… тебе лучше не смотреть на это.

— Это?

— Там всё… я чувствую, что… — Я заёрзала. Откашлялась. — Ты не привык к такому…

— К тебе? К шрамам?

— Дело не в шрамах. — Господи, как ему объяснить? О таких вещах я бы не стала говорить даже матери. — Просто дай мне пару минут, хорошо? Мне нужно привести себя в порядок.

Вместо ответа Ранди расстегнул пуговицу на моих брюках и дёрнул молнию вниз, что можно было трактовать как «а мне нужно знать о тебе всё».

— Не заставляй меня тебя ненавидеть, — прошипела я, стискивая его запястье двумя руками. — И себя тоже.

— Либо ты, либо я, Пэм. — Он был неумолим. — Либо ты говоришь, что с тобой не так, либо я проверяю это сам. — Я качнула головой, слева направо перечёркивая предложенные варианты. — Значит, не скажешь?

Он не оставил мне выбора. Сжимая его запястье, как если бы это была его шея, а мои руки — удерживающий его от необдуманных действий и просто рядом поводок, я пробормотала:

— Такого раньше никогда не было. Но когда ты раздел меня и начал прикасаться… Это вышло само собой, я даже не поняла как…

— Что? — прошептал Ранди. Его голос, его руки, всё в нём потеряло силу, но отчего-то обрело ещё большую твёрдость. Он весь как будто окаменел.

— Я чувствую… Там… н-ну… так мокро, — продолжила я ещё тише. — Не знаю, почему, но теперь в самом низу так горячо и скользко. Прости. Тебе лучше… не смотреть на это.

Атомный судорожно втянул воздух в грудь, и уже один этот звук говорил: «ох, черт возьми, нет, на это я посмотреть обязан». Он пренебрёг установленными им же правилами. Хотя это уже перестало быть игрой.

Мои руки, взявшие в плен его ладонь, за секунду оказались прижаты этой самой ладонью к земле над моей головой. Ранди не стал снимать с меня штаны. Ему больше не нужно было видеть меня всю, достаточно было убедиться только в одном. С этой целью он сунул руку под ткань моего белья, между бёдер, кожа к коже. Это движение, эта подтверждённая правда, это обрушившееся на нас чувство, шокировало нас, выбило воздух из лёгких. Обездвижило. Но только на секунду.