Мари Явь - Атомное комбо

И это, чёрт возьми, не было сенсацией.

— Я тоже, хотя не совсем в том смысле. Я замёрзла до полусмерти, а тебе было жарко и совсем не думалось о Раче, правда? В пятнадцать лет ты был куда умнее, раз исправно выполнял свою первую и основную обязанность — согревать меня. Почему же сегодня ты решил, что это нужнее другой?

— Если бы я остался…

— То что бы случилось?

На этот вопрос было два ответа, прямо противоположных друг другу: правдивый и правильный.

— Ничего. — Ранди выбрал правильный. — Я никогда… ты же знаешь, я никогда не поступлю так с тобой.

И опять он использует такой тон, словно пытается убедить в сказанном в первую очередь себя.

— Как, Ранди? Как тот же Митч с мамой?

К подобным сравнениям он никогда не мог оставаться равнодушным, но на этот раз его вина была сильнее моей, Атомный признавал это. Именно вина, а не злость толкнули его ко мне в поиске прощения, объятий, но я лишь сильнее вжала ногу в его живот. Едва ли это было непреодолимым препятствием для него. За свою богатую на подобный опыт жизнь Ранди справлялся с противниками и покрупнее, но вряд ли ему раньше приходила в голову мысль идти не напролом, а становиться на колени.

— Я никогда. Не поступлю. Так. С тобой.

Он не упал, а медленно опустился, так что моя нога плавно соскользнула с его живота на пах, и вместо того, чтобы извиниться и торопливо убрать её, я решила, что там ей и место.

— Но ты ведь сам только что сказал, что очень хочется.

Похоже, собраться с мыслями при таком положении вещей было трудно для Ранди. Смотря вниз, на носок моего ботинка, вероятно, рассуждал о том, нравится ему то, что он видит, или совсем наоборот.

— Главное, чтобы не захотелось тебе, — ответил он, но глаз так и не поднял.

— Захотелось, а? — Я надавила сильнее, что заставило его не отстраниться, а податься вперёд и расставить колени шире. — Ты об этом подумал, когда засунул руку мне в штаны? Что мне чего-то до смерти хочется?

Само собой, эта ситуация вкупе с воспоминаниями не создавали необходимой для слёзного раскаяния атмосферы. Чувствовать себя одновременно виноватым и возбуждённым Ранди не привык.

— Я только хотел проверить… — Из его горла вырвался судорожный выдох. — Когда ты сказала, что стала влажной для меня… Мне нужно было почувствовать это. Хотя бы так. — Его ладонь была широкой, пальцы легко сомкнулись на моей щиколотке, но не чтобы отстранить, а прижать сильнее. — Ты такая горячая, такая нежная там, и очень, очень… — Он наклонился, прижимаясь виском к моему колену, — очень сладкая.

Так значит, он не помыл руки? Облизывал пальцы, словно после десерта, которому не было равных? К невоспитанный ребёнок или искусный соблазнитель.

Я склонила голову набок, раздумывая над тем, кто кого наказывает. И наказание ли это?

— С ума сойти, — проворчала я, двинув ногой в подтверждение своих слов. — Ты, в самом деле, тащишься от этого.

Атомный виновато улыбнулся, посмотрев на меня исподлобья, давая понять, что разыгрывает из себя покорного раба лишь потому, что ему самому это нравится. Если это позволит ему быть рядом, смотреть, говорить и чувствовать себя так, как сейчас, он готов стоять на коленях и умолять о прощении.

— Я могу почувствовать твою любовь даже в твоей ненависти. А на твою любовь у меня всегда одна и та же реакция.

— Правда? — Любое незамысловатое движение теперь воспринималось им, как изысканная ласка. — Значит, происходящее нравится тебе?

— Ты даже не представляешь, как сильно.

— А не должно.

— Прости, — прошептал Ранди, прикасаясь губами к моему колену. — Прости меня. — Его руки поползли выше по моей ноге. — Прости.

— Да ты только глянь на себя. — Я упёрла вторую ногу ему в плечо, вынуждая его отстраниться. — Выглядишь так, словно побывал в яростном бою, а не в постели шлюхи. — Я указала на царапины, оставленные женскими ногтями на его плечах и руках. Я знала: если даже глубокие порезы затягиваются за пару дней, эти отметины сойдут с его кожи уже к вечеру. Но почему-то на них было смотреть больнее, чем на кровавые раны. — Так вот какие шрамы тебе по душе. Совсем не отличаются от моих, что скажешь?

Это было почти, но недостаточно. Игры никогда не заводили его так, как реальность. Например, реальная боль, желание которой было куда сильнее постылой жажды женского тела. Он хотел страдания — здесь и сейчас — заслуженного, примитивного, человеческого. Хотя бы единожды почувствовать настоящую боль, недоступную его совершенному телу. Боль-искупление, боль-откровение, боль-наслаждение.

— Любые шрамы красят любого мужчину, так же как любую женщину любые шрамы уродуют. Какая проза, Ранди: тебе достались самые безобидные, а мне — самые отвратительные.

Его это задевало не меньше.

— Да, я заслужил их больше, чем ты. Они все должны быть моими. Дай их мне, Пэм.

— Ха-ха, за кого ты меня принимаешь?

— Когда-то ты говорила, что мы должны быть одинаковыми.

— Мы уже не дети.

— Это неважно. Мы одинаковы в главном: я твой, а ты моя. — Он провёл рукой по своей груди. — Осталось взять нож и добавить несколько штрихов.

Какой услужливый и верный. Натуральный пёс.

— Я сделаю так, что они останутся со мной навсегда. Точь в точь как у тебя. Я запомнил каждый, — заверил Ранди, становясь от собственных слов ещё твёрже и больше в самом низу. — Тебя отметила война без спроса, а меня отметишь ты, потому что я хочу этого.

— Кто сказал, что я сейчас в настроении делать так, как ты хочешь?

Ранди не растерялся.

— Ты ведь хочешь этого не меньше, — проговорил он, склоняя голову к моей ноге, что упиралась в его плечо. — Я виноват. — Он прикоснулся губами к грубой чёрной коже у щиколотки, и в этой пародии на унижение Ранди находил особое извращённое удовольствие. — Прости.

За что он коленопреклоненно и так настойчиво раскаивался? Не за измену, конечно, а за мои шрамы, за свои царапины и за эту бессонную холодную ночь.

— Ну как? Нравится? — Он поднял на меня затуманенный взгляд. — Её обнажённая кожа была куда приятнее для твоих губ, верно?

— Я не нарушил обещание. Я не прикасался к ней так.

— Ты предпочитаешь целовать обувь дваждырождённой, чем женщину, которая отдалась тебе?

— Разве это так странно?

— Пожалуй.

— Всё может измениться в любой момент. Но сейчас виноват именно я. Делай со мной, что хочешь.

— Что хочу? — Воровато оглядевшись, я убрала ногу с его плеча. — Шнурки завяжи.

Не то чтобы моя фантазия была способна лишь на это, просто из всего, что я хотела, только это не совпадало с желаниями провинившегося. Тогда как наказание должно было хоть немного напоминать наказание.

Ранди посмотрел вниз, на прижимающийся к его напряжённому паху ботинок. Похоже, это рутинное незамысловатое занятие в подобной ситуации казалось ему сверхзадачей.