Мари Явь - Атомное комбо

Меня не трогали неделю, может больше, оставляя во власти воображения. За это время я успела вспомнить своё прошлое в обратном порядке. От этого самого момента до того дня, когда Дагер вытащил меня из реки. Мысль о том, что моё первое воспоминание связанно именно с ним, заставляла биться головой о стену. Мама рассказывала, что до года я жутко плакала, и Ранди приходил меня послушать. Я могла убедить себя в том, что тоже помнила это, но я не помнила. Я хотела присвоить чужие воспоминания так же, как Ранди хотел присвоить мои шрамы.

Мама помнила его трёхлетним ребёнком, кладущим руку на её полнеющий живот. Не зная ни своего, ни моего имени, он приветствовал меня. А потом мы с ним встретились, одинаково ни черта не смыслящие в этом мире. Через год мы произнесли первое слово, которое оказалось моим именем, хотя ни он, ни я тогда этого не знали. Бесхитростное сочетание звуков, которое означало всё . Меня, его, полубрата, маму, отца, каждую эмоцию и природное явление. Поцелуи на ночь, скандалы родителей и расстеленную на кровати мамину шубу, по которой я могла ползать, хватая нежный мех пальцами.

Я бы хотела вспоминать что-то такое, но на ум приходил лишь Дагер и вероятные пытки. Прошлое и будущее. Чем всё началось и чем закончится. Моя память казалась мне кольцом, которое должно вот-вот замкнуться. Если бы последнее воспоминание тоже было бы связано с комиссаром…

Я не слышала, как открылась дверь, и поняла, что она открылась, только потому, что в комнату проник свет. Я не двигалась: с некоторых пор одновременно двигаться и думать стало запредельно сложно. Как кормить пугливую птицу с руки.

Меня стащили с нар, и Гарри отошёл на задний план. Я стала думать о расстреле и том, что будет первым — боль или звук. Сколько человек окажется в расстрельной команде, и придётся ли добивать. Я помню, с Таргитаем пришлось. Он скулил и возился в грязи, как свинья, пока капитан Хейз не прострелил ему башку из собственного пистолета.

Меня не вели, а тащили, но так решили они, а не я.

Я представила, что похоронка на наши имена придёт Расмусу Келеру, потому что за эти два года я успела черкнуть ему пару раз.

Когда конвой поднимался по лестнице, мои ноги считали ступеньки сообща, а не так как обычно: правая нога — только нечётные, а левая — чётные. С меня едва не слезли ботинки, потому что шнурки из них вытащили в первый же день.

Я представила, что мама почувствует мою смерть уколом в груди, когда будет пить чай, или мирно спать, или принимать ванну, или болтать с кем-нибудь ни о чём. Интересно, она не разучилась болтать? И мирно спать? И принимать ванну? Я — да.

Когда глаза начало щипать, я решила, что всё же лучше думать о Дагере.

Меня приволокли в комнату дознания. Там я увидела сидящего у стола Ранди и подумала «началось», но, осмотревшись, не нашла орудий пыток. Вообще ничего, кроме свёрнутой газеты, лежащей на столе, и четырёх надзирателей, стоящих по углам.

Солдат за моей спиной сказал, чтобы мы заткнулись, хотя никто из нас не проронил ни слова. Если бы мне не сковали руки за спиной, когда посадили на стул, я бы знаками дала Ранди понять, что со мной всё в полном порядке. Без подробностей. Своими он бы тоже делиться не захотел.

Мы сидели близко. Когда Ранди отвёл колено в сторону, и я зеркально повторила его движение, мы друг к другу прикоснулись. Таким образом Атомный спрашивал разрешение и уверял в своей готовности. Сейчас он сделает то, что нужно, если я так решу. И только тогда меня прошиб пот.

Я попыталась успокоиться, изучая стены, пол, стол и газету на нём. Неосознанно я отметила, что выпуск несвежий, а значит, его оставили здесь не потому, что не успели дочитать. Замызганная с истрёпанными страницами газета, вдобавок ко всему не на ирдамском языке.

Я прищурилась, выпутывая из предложений на сгибе несколько слов, и тут же отпрянула, словно кто-то оттуда направил на меня пистолет.

Я посмотрела на свои дрожащие колени. Потом на спокойные колени Ранди.

Он понял? Он уже знал? Эта та самая газета, на первой полосе которой красовался наш вопиюще пафосный снимок, аккурат под заголовком «Атомное комбо». Мне ли не знать, я изучила её вдоль и поперёк. И теперь она здесь…

В комнату вошёл большой начальник, лица которого я не запомнила. Я надеялась, что он даст мне ответы, хотя понимала, что всё должно быть наоборот. Он спрашивал какую-то чушь сначала на своём родном языке, потом на ломаном нашем. Вроде того, откуда мы родом, наши имена и фамилии, имя и фамилия нашего командира. Это было бессмысленно хотя бы потому, что всё это он мог узнать из документов, которые у нас забрали ещё до того, как доставили на место.

Я молчала, но не потому, что так решила изначально. Меня ударили пару раз, но опять же не потому, что я молчала, а просто так, в качестве профилактики. Отчего-то били в живот, а не по лицу, как если бы у них был приказ, которым они пренебрегли. Согнувшись, я закрыла глаза и прислонилась лбом к столешнице, поэтому не увидела, как вышло начальство.

Он сдался так быстро?

Ранди тяжело дышал. Открыв глаза, я увидела, как он постукивает ступнёй. Я не знала сигнального алфавита, но может быть эта неровная дробь означала «мне-нужно-убить-их-всех-до-последнего-пожалуйста-прямо-сейчас-!-!-!».

Я понимала его чувства. Он словно вернулся в Рачу, где должен был держать руки при себе, ведь от этого зависела моя безопасность. Он пожертвовал два года для того, чтобы этого никогда не повторилось, но вот мы здесь, вокруг «чёрные», меня бьют, а он может только смотреть. Повторяющийся ночной кошмар, ставший явью.

Все четверо надзирателей следили за Атомным, я была уверена. Их взгляды сходились на нём, словно невидимые прямые, целясь ему в затылок, лоб и виски, но их оружие было направлено на меня. В коридоре двое (тот, что задавал бестолковые вопросы, и кто-то значительно моложе) затеяли короткий, вялый спор.

Когда дверь открылась, я услышала:

— Выпрямись, твою мать!

А потом совсем другой голос сказал:

— Этот разговор конфиденциальный. Вот приказ. Оставьте ключи и уведите своих солдат.

Когда дверь закрылась, Ранди замер, словно охотничья собака, сделавшая стойку на дичь. И эта его внезапная неподвижность удивила меня сильнее, чем щелкнувший замок. Кем бы ни был наш посетитель, у него стальные нервы: запирать себя в четырёх стенах с измученным, взбешённым тайнотворцем. Ну что за…

Медленно выпрямившись, я поглядела сначала на Ранди. Черты, изменившие его лицо, были незнакомы мне. Он ненавидел многих, но ещё ни на кого не смотрел так , даже на Митча. Потому что Ранди никого и никогда ненавидел так, как Гарри Дагера. А теперь враг номер один стоял перед ним, привалившись к двери и дыша, дыша, дыша.