Юлия Риа - Проданная чернокнижнику [СИ]

Тишина зазвенела — высоко, тонко, как натянутая до предела струна. Когда она лопнула, над поместьем разнесся крик. Не мой, и не Самаэля. Чужой, незнакомый, полный раздирающего душу отчаяния.

Ленты тьмы взметнулись. Шипастыми лозами проскользили по земле, вильнули за угол. Вернулись спустя всего мгновение и преданно замерли у ног Самаэля.

Я подняла на него взгляд и внутренне содрогнулась, увидев плотно стиснутые челюсти.

— Что там?

— Сейчас сама узнаешь. Пошли.

Дальнюю часть поместья огонь почти не тронул, даже не очернил стены сажей. Только ветер нанес пепла. Но немного, будто тоже не посмел нарушить покой этого участка теневой земли.

Там, у одной из рабочих построек, сидел старик. Сгорбившийся, бледный, прижимающий к себе перемазанное кровью тело. Качал его, словно ребенка, целовал в растрепанные волосы и все шептал: «Я не хотел». Снова и снова, и снова.

Налетевший порыв ветра ударил старика пощечиной. Оборвал на полуслове и заставил посмотреть вверх — на меня.

Узнавание случилось в секунду.

— Лаур…

— Эвелин, — сухие губы дрогнули. — Эвелин, помоги мне. Я не хотел его обижать, ты ведь знаешь. Знаешь ведь, правда?

Лаур ослабил хватку, давая мне увидеть лицо Товера, которого прижимал к себе так отчаянно.

Названный брат. Жестокий мальчишка, превративший мое детство в кошмар. Подлый мужчина, не погнушавшийся напасть на меня в лесу вместе с дружками.

Тот, кого я когда-то боялась…

Он смотрел в темнеющее небо стеклянным взглядом. Левый висок, шея и даже грудь были перепачканы в крови. Русые волосы потемнели и липли к лицу. Губы замерли искривленными — то ли в последнем крике, то ли в зверином оскале наведенной ярости.

— Эвелин, помоги мне. Нужно промыть и перевязать его раны. Эвелин! Ну же! Не стой столбом! — прикрикнул Лаур. Но слабо, будто больной, горящий в красной лихорадке. Совсем не так, как он кричал на меня прежде. — Твоему брату плохо, Эвелин! Нужно помочь.

— Он умер, Лаур.

Мужчина дернулся. Снова крепко прижал к себе тело сына и упрямо мотнул головой, белой как лунь. Я невольно задержалась на ней взглядом. Она ведь была чернее сажи в день, когда Лаур меня продал.

— Нет, он очнется… Вот-вот очнется… Нужно только подождать. Он очнется…

Я повернулась к Самаэлю.

— Что с ним?

— Безумие. Ярость выжгла ему разум. Ярость и осознание содеянного.

Будто поняв, о чем мы говорим, Лаур заскулил. Стянул пальцами грязную рубаху на спине Товера и вновь принялся укачивать его, как ребенка.

— Убить его?

— Не надо, — я мягко накрыла руку Самаэля, останавливая готовые сорваться ленты силы. — Пусть живет. Он достаточно наказал себя. Товер был его гордостью, его надеждой и опорой.

— Товер? — Лаур встрепенулся. — Он уже вернулся? — Отбросив тело сына, Лаур встал и принялся оглядываться. — Где он? Где? Эвелин, паршивка! Ты снова раздразнила моего мальчика? Куда он ушел? Товер! Товер!

Я не выдержала — отвернулась и спрятала лицо на груди Самаэля. Почувствовала его движение, тягучую волну тьмы, метнувшуюся от нас к Лауру. Услышала глухой удар, с которым тот упал наземь.

— Он забудет нас? — спросила, не поднимая взгляда.

— Конечно. Но убийство сына будет помнить. И все совершенные ранее тоже.

Я согласно кивнула. Ощутила укол совести, но упрямо мотнула головой.

— Он заслужил. За все жизни, что оборвал. За всех, кто по его вине лишился близких. За ложь, в которой растил меня. Он заслужил, — повторила тихо.

Самаэль заключил меня в объятия. Словно этого было мало, укрыл нас тьмой — спрятал от мира, от необходимости видеть тех, кого я видеть не хотела; от моей неуверенности. Запрокинув голову, я поймала его взгляд, привстала на носочки и поцеловала. Не так, как в лаборатории, когда тьма чернокнижника связывала его с избранницей. Сейчас я касалась губ Самаэля нежно, почти робко, но вкладывая в каждое прикосновение столько, сколько не выразить словами.

Потом отстранилась.

Вернулась к Лауру и Товеру. Присела. На несколько секунд замерла, запечатывая в памяти их образ, и закрыла названному брату глаза.

— Пусть небеса подарят тебе мир, — прошептала едва слышно.

Поднявшись, подошла к Самаэлю.

— Что будет с Шидой? С младшими? Теперь, после смерти Товера и безумия Лаура.

— Справятся. У них останется лавка Лаура, его клиенты. Будет сложнее без двух старших мужчин, но, насколько я успел понять, Шида сильная. Даже пробитый корабль она удержит на плаву.

— А что будет с нами?

— Жизнь, Эвелин, — ответил он, притягивая меня к себе.

Холодный утренний ветер зарывался в уже пожелтевшие, но еще густые кроны. Шуршал ими, срывал листья и уносился золотым вихрем дальше. На юге Эйхара теплее, чем в Айдероне, но под пронзительными порывами, как сейчас, все равно приходилось кутаться в шаль.

Присев, я убрала ветки, упавшие на большой — в половину меня ростом — белый камень. На нем не стояло ни имени, ни дат, но он все равно был особенным. Памятным.

Черными прожилками по нему бежала тьма. Стоило приблизиться, и она пробуждалась — стягивалась каплями к центру и выпускала туманную ленту. Нас с Самаэлем эта лента приветствовала, ласково касаясь рук. Любого другого она бы оплела коконом и заставила уйти. Самаэль не хотел, чтобы покой его сестры беспокоили. И защитил его. как сумел.

Мы не могли похоронить Айрис под именем рода. Пройдет еще несколько лет, и свет забудет, что когда-то была такая айра — Айрис Харт. Но по правде сказать, о ней и так почти не помнили, а о ее связи с чернокнижником не задумывались.

Как объяснил Самаэль. он не без причины разделял личности чернокнижника и главы ведомства имперских палачей. У обоих хватало недоброжелателей, обоим завидовали — точнее, той власти, что сосредоточилась в их руках. Только император и его ближайшие советники знали, кто скрывается под плащом наведенной тьмы. Остальным хватало слухов. Сам Тайдариус опасности от Самаэля не чувствовал — был уверен, что пока поводок в его руках, он сумеет удержать под контролем второго по силе человека в империи. Остальных же Самаэль предпочитал разделять: не давать врагам чернокнижника и Харта объединиться.

Внезапная волна тьмы заставила отвлечься от раздумий. Я обернулась, нашла взглядом небольшой охотничий домик, и не сдержала улыбки, заметив в его окнах свет.

Самаэль вернулся!

Подхватив юбку, я поспешила внутрь.

В последние две недели он часто отлучался. Бывало, отсутствовал по нескольку дней, а по возвращении падал от усталости. Пробудившееся проклятие, путь и ушедшее, до сих пор ощущалось слабостью, как после тяжелой болезни. Но и Самаэль, и — что удивительнее, я сама — знали: это ненадолго.

После установившейся связи чернокнижника и его избранницы, я ощущала его тьму. Более того — она перестала быть для меня черной, в ней появились оттенки, полутона и даже чувства.