Марина Ли - Пограничье

— Генка, что ты хочешь сделать?

— Ты знаешь, что ангелы почти бессмертны? — вместо ответа спросил он.

— Я думала, это сказки.

— Не совсем так, — он обмакнул пальцы в лужицу крови на полу и нарисовал напротив сердца Павлика маленькую шестиконечную звезду, больше похожую на снежинку с кривым хвостом. — Точнее, совсем не так. Воды не принесешь?

Не глядя, выхватила из воздуха магическую нить и протянула ангелу ковш из ладоней, наполненный ключевой водой. Генка обмакнул в нее пальцы, провел кончиками по лицу Павлика, словно рисовал дорожки слез, затем повторил этот жест, подняв руки к своему лицу, и выдохнул тихонечко:

— Отдаю добровольно.

А затем ослепительный свет резанул по глазам с какой-то звериной яростью, я, вскрикнув, закрыла лицо руками, услышав над своей головой произнесенное кем-то проклятие и удивленный вскрик, по вискам ударило обжигающей волной, и я рухнула на пол, распластавшись рядом с телом Павлика, слушая, как сквозь оглушающую боль до меня долетают непонятные слова какого-то странного напева:

— Что взято добровольно,

То принято однажды,

Что отдано спокойно,

То навсегда уйди.

И мне давно не больно.

Теперь уже не страшно.

Что взято добровольно,

То навсегда уйди...

А вслед за ним очередной возмущенный вскрик и кто-то гневно шипит сквозь зубы:

— Ты не смеешь, ты не имеешь право отдавать ему то, что принадлежит не тебе одному!

Я по-прежнему ничего не вижу из-за болезненного приступа, но я слышу шорох одежды и понимаю, что наша компания пополнилась еще несколькими людьми. А еще я чувствую, как в теле, лежащем рядом со мной, медленно и неуверенно шевельнулось сердце, словно пробуя жизнь на вкус.

— Не мне? — прохрипел Афиноген, а я повернула на голос голову, пытаясь найти хранителя слепыми глазами. — Теперь, пожалуй, что так и есть.

— Это был безответственный поступок, мы не можем отдать ему твою жизнь.

Слепо шаря руками, я добралась до медленно наливающейся теплом шеи своего Павлика и вцепилась в нее обеими руками. Не отдам. Не подпущу никого. Мое!

— Это добровольная... жертва, — пробормотал Генка. — Как бы там ни было... уже поздно... я чувствую пульс.

Кто-то дотронулся до моего плеча, и я заорала, огрызаясь по сторонам, не слушая успокаивающих слов, не видя того, кто пытается оторвать меня от мужа. Кажется, я кого-то ударила. И, если верить соленому металлическому вкусу крови во рту, даже покусала, а потом вместе со странным звоном на мою голову обрушился, судя по ощущениям, целый сугроб колючего снега, и я, продолжая цепляться слабеющими пальцами за Павлика, потеряла сознание.

В себя пришла от тихого шепота над моей головой:

— Слушай, может все-таки позвать кого-то? Вторые сутки пошли...

— Тебе Дуная что велела?

— Сидеть и не дергаться...

— Вот и не дергайся. И ради богов! Прекрати ныть все время. Мало мне Совета, так еще и ты со своим нытьем.

Я осторожно приоткрыла один глаз и выдохнула с облегчением: зрение все-таки ко мне вернулось.

Вернулось, чтобы сообщить мне о том, что я лежу на кровати в женском флигеле в своей собственной старой комнате, в той самой, где мною были пролиты ведра слез и истрачены километры нервов.

— Проклятье!

Я рывком села на постели и застонала, когда от резкого движения в голове зазвенело.

— Соня! — одновременно вскрикнули Ларс и Гаврик, которые стояли справа от меня. — Осторожно!

Двумя руками ухватилась за голову и прохрипела:

— Что происходит?

— Ты очнулась, — улыбнулся Ларс.

— Я боялся, что ты никогда не вернешься, — вдруг всхлипнул Гаврик и, упав на колени, уткнулся лицом в одеяло в районе моих колен.

— Почему я здесь? — спросила я о ненужном, потому что о нужном спрашивать было страшно.

— Нам сказали, что вы нестабильные пока. Что вас нельзя переходом переносить, а не переходом — опасно. Все-таки Волчья долина — не самое благоприятное для зимних путешествий место.

— Нас? — одними губами проговорила я и осторожно повернула голову налево, ощущая тепло большого тела рядом с собой.

Павлик лежал на спине, бледный, с огромными синяками под глазами, с пугающим красным шрамом на шее.

— Тебя и Пауля, — пояснил Ларс очевидное. — Он пока еще не приходил в себя.

— Да... — проговорила я, ревниво следя за тем, как медленно поднимается мужская грудная клетка, несмело отвела светлую прядь со лба и тихонько прижалась губами к горячему обнаженному плечу. — Да...

А потом перевела взгляд на своих мальчишек и велела:

— Рассказывайте.

— А что рассказывать? — волчонок толкнул домового в бок, освобождая себе место на краю моей постели. — Натворили мы тут шороху... Вчера представители обоих дворов сюда являлись...

Я вздохнула. Плохо дело. Уж если наши скромные жизни заинтересовали корону и трон — ничем хорошим это не кончится.

— Зачем?

— Ну, — Ларс пожал плечами, — звали меня на присягу, я теперь, вроде как, должен присягнуть Королеве лично... Хотят приурочить официальное наделение нового волчьего рода властью к празднику Разделения миров...

— До праздника три недели еще.

— Три недели... — проворчал оборотень. — Там знаешь, какой текст? Попробуй выучи все... Совет еще этот.

— А что Совет? — я откинулась на подушку, почувствовав внезапную слабость. — Есть хочется — жуть...

— Я распоряжусь! — подхватился Гаврик и жеребеночком ускакал в коридор, не замечая шока в моих глазах.

— Они ж его сожрут! — прошептала я, а Ларс рассмеялся.

— Зубы обломают... Наш род Темная королева пока неофициально, но уже признала правящим, так что не посмеют...

Я слушала Ларса так, словно он рассказывал мне небылицы, перебивая рассказ удивленными охами, неверящими вскриками и злорадными смешками, но это было после. Сначала же я плакала, потому что Генка действительно отдал свою жизнь, чтобы отвоевать моего Павлика у смерти.

— Черт-те что тут творилось, — шептал Ларс, наклонившись вперед. — Я никогда не думал, что ангелы такие страшные, Сонька! Белые, огромные, и глаза светятся... Когда этот твой песню пропел, они, словно яблоки, с неба посыпались. Один такой возмущался, кричал тут, что поступок Афиногена в разрез идет с интересами клиента, а на него три других шипели, мол, из-за твоего клиента у них такой отвратительный рецидив. Что еще неизвестно, кто во всем произошедшем виноват. И что разбирательство последует обязательно. А еще что в этот раз точно полетят чьи-то головы. Где это, мол, видано? Второй раз за какие-то жалкие несколько тысяч лет хранитель жертвует бессмертием во имя полукровки... Один требовал, чтобы у Пауля жизнь назад забрали и вернули ее Афиногену, потому что того нельзя было так просто отпускать, а подготовить к торжественной казни на эшафоте...