Марина Ли - Пограничье

— К казни... — выдохнула я.

— А Афиноген им, мол, руки коротки. Я ему не только жизнь отдал, я с ним кровью обменялся... Ну, а потом ты выступила...

— Я? — удивленно хлопнула глазами. — Ничего такого я не помню.

— Капец, Сонька. Ты одному чуть руку не отгрызла. Я тебя, честное слово, боюсь, сеструха. Ты страшна в ярости.

— Я и не в ярости страшна, — пробормотала я, удивленно прислушиваясь к эмоциям от нового слова «сеструха».

— А потом явился старикан, древнющий, седой как собака. И злой, словно цепной пес. Почему, говорит, официальный бой происходил без представителей Совета. Как это так, что старейшина узнает о смене династии от королевского вестника, а не из первых уст...

— Урс, — догадалась я.

— Ага, — Ларс кивнул. — Ты к нему голову повернула, оскалилась так, что бедняга чуть ласты не склеил. А потом так аккуратненько лапу ему на плечо положила...

— Л-лапу?

— А я не сказал? Так ты, когда хранителя того погрызла, ты же обернулась... Волчица у тебя очень красивая, Сонь. Рыжая, как солнце... Не бледней, — волчонок покровительственно похлопал меня по сжавшейся в кулак ладони. — Никто тебе ничего не сделает. Ты теперь под моей защитой.

И добавил важно, глядя на меня печальными глазами:

— Прости меня за все. Я, наверное, виноват перед тобой.

— Наверное, — согласилась я и, не удержавшись, снова погладила спящего Павлика по плечу. — А Генка, он точно?..

— Точно, — Ларс бросил взгляд за окно. — Мы его с Гаврюхой во дворе похоронили, под старым деревом.

Генка-Генка... В носу защекотало, но я сумела прогнать слезы. О хранителе я поплачу потом, пока же надо разобраться с насущными проблемами.

— А что наш папашка?

— Фенрир в погребе сидит, в клетке для бешеных, — признался Ларс свистящим шепотом. — Не знаем, что с ним делать. Видишь ли, если старейшины узнают, что мы с тобой не единственные представители рода, боюсь, у меня возникнут проблемы...

Я кивнула.

— А кому его отдавать, куда спешить и что вообще делают в таких случаях, мы с Гаврюхой не знали. Вот он и предложил запереть этого бога в подвале, пока Пауль в себя не придет. А там он пускай и решает...

Я зажмурилась, все еще слабо веря в происходящее, а потом дверь распахнулась, и Гавриил вкатил в спальню маленький столик на колесиках, от которого пахло мясом, свежими овощами и старым фейским вином, тем самым, моим самым любимым, в которое вытяжку из персиков добавляют.

— Правильно, пусть решает, — я громко сглотнула и сняла крышку с одного из блюд.

— Ты только не усердствуй очень, — проворчал Гаврик, заботливо поправляя мне подушку за спиной. — Все-таки столько времени без сознания пролежала...

— Шкока? — поинтересовалась я, вгрызаясь в свиное ребрышко, и едва не подавилась, когда Ларс проворчал:

— Тридцать два часа... Твоя Зойка всю усадьбу уже объела. А Урс ее, кажется, боится...

Пока я ела, мальчишки наперебой делились новостями. Во-первых, Дуная, которая получила от Павлика вестник с требованием переслать Зойку вместе с Оливкой в Ивск, и не подумала ничего этого делать. Она примчалась к адресату и обнаружила его, в смысле Павлика в состоянии бессознательном и невменяемом. И меня рядом с ним, в том же состоянии. Здесь же был один из высших ангелов, запуганный мною до икоты, но все еще надеявшийся заполучить назад жизненную энергию Афиногена. Во-вторых, от хранителя русалка избавилась вмиг, только глянув зло в его сторону, когда он предложил переместить «тела» в Город. После чего притащила прямо в Волчью долину толпу целителей, королевского мага с супругой и зачем-то Вельзевула Аззариэлевича Ясневского.

— Вельзевул Аззариэлевич был бледный как смерть и все время бормотал: «Не понимаю, почему он, а не она...» Велел разместить вас как можно удобнее, и обязательно вместе, а ему дать знать сразу, как только кто-нибудь из вас очнется.

— Надо будет вестника отправить, — кивнула я и потянулась за бокалом.

— А что его отправлять, — Гаврик подал мне вина и уточнил:

— Они в главном здании, в гостевых покоях.

Я все-таки подавилась:

— Они?

— Ну, да. Он, жена его. Светлый королевский маг, жена его. Генерал Штормовский с супругой... Еще ожидаем появления темного мага, правда, тот обещался прибыть без жены... Он вообще женат?

— Я не знаю, — ответила я, жестом отказавшись от предложения Гаврика похлопать меня по спине. — Мы точно в Волчьей долине?

Ларс хмыкнул:

— Говорю же, все меняется... Тебе больше не нужно бояться и скрываться. Никто тебя здесь не тронет.

От избытка информации и тягучего густого вина закружилась голова, и стало клонить в сон.

— Так что мы пока, наверное, не будем никому говорить о том, что ты очнулась, — Ларс понимающе подмигнул, когда я спрятала в ладони зевок. — Поспи, отдохни. С мыслями соберись, а утром уже...

— Утром, — согласилась я, отодвигая от себя столик. — Пусть так... А про Фенрира Ясневскому ты все-таки расскажи, ему можно.

— А, — Ларс беспечно махнул рукой. — Ничего с ним не станет, посидит немножко... Вот утром Пауль сам все и расскажет, а я этого вашего Ясневского боюсь.

— Утром, — выдохнула я, заваливаясь на подушки: веки, точно, по килограмму весили, каждое. Подкатилась к теплому боку, устроила ладонь напротив спокойно бьющегося сердца и с наслаждением втянула родной мятный запах. Плевать на весь мир, сейчас я просто хочу быть рядом с ним.

— Целительница предупреждала, что это займет время... — откуда-то издалека сообщил Ларс. — Спи... мы позже еще зайдем, проверить, как вы тут...

Во сне я убегала от холодной черной тени, которая преследовала меня хищным коршуном, налетая сверху, выбивая дыхание из легких. Я закрывала голову руками, пыталась спрятаться в каком-то странном доме, но тень была повсюду, выскакивала из-за углов, таилась в складках незнакомых комнат и не отпускала меня из своих пугающих объятий.

Сердце колотилось так, что, казалось, готово было выскочить из груди, я чувствовала, как тонкие струйки холодного пота сбегают по позвоночнику и беспомощно скулила, понимая, что спасения не будет. А затем чьи-то руки уверенно выдернули меня из моего кошмара, и я, все еще задыхаясь, уставилась прямо в удивленные, голубые, такие любимые глаза.

Комната была погружена в полумрак, разгоняемый лишь одиноким тусклым ночником на тумбочке с моей стороны кровати, но этого было достаточно, чтобы рассмотреть Павлика как следует, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Я толкнула его на подушку и склонилась над его лицом, приложила руку к колючей щеке, кончиками пальцев дотронулась до отвратительного шрама на шее, губами прижалась к ключице и, наконец, произнесла:

— Ты меня до ужаса напугал.

— Милая... — голос был чужим и родным одновременно, хриплым, почти незнакомым. И я, понимая причину этого изменения, Все-таки не смогла удержаться от слез. — Не плачь.