Марина Ли - Пограничье

— Это что? — в голосе Александра Волчка послышалась заинтересованность и он, забыв о показном равнодушии, подался вперед.

— Алесанкентич, не поверите! — Эро убаюкивал драгоценную скляночку у груди. — Это то самое, с чем мы с вами сталкивались, когда на маленькую Таис покушались... Мы неправильно расставили акценты. Это не было покушением, как мы решили, это был, так сказать, эксперимент. Испытание, — Пауль пожевал нижнюю губу и добавил:

— Проба пера, в некотором роде.

— Я тебя сейчас ударю, — прошептала Сонья с улыбкой на губах.

— Ах, да. Я забыл. Без лишнего драматизма. Эта вещь, полагаю, была изобретена еще покойным Арнульвом, а его также уже почивший брат ее немного усовершенствовал. И мы имеем ни что иное, как... — набрал в грудь воздуха, но, плюнув на театральный эффект, выдохнул:

— ...овеществленный страх. Жуткая вещь, я вам скажу. Один мой знакомый химик, талант и в чем-то даже гений, уверяет, что достаточно пары капель для того, чтобы вытащить наружу все самые ужасные кошмары и скрытые страхи человека. Кто-то пытался инициировать в Таис тьму. И я догадываюсь, кто.

Пауль глянул в сторону Вельзевула Аззариэлевича и с удивлением отметил, что лицо того не прочертили болезненные морщины, как с ним случалось всегда, стоило только кому-нибудь при нем заговорить о Катерине Виног.

— Полагаю, в борьбе между бабушкой и королевой победила королева, — произнес тот и устало покачал головой. — Она неисправима.

— Как бы там ни было, — вернулся к рассказу Пауль, — это было первым испытанием. Довольно удачным, несмотря на то, что успехом оно не увенчалось, и ее высочество Таис так и осталась светлой. Едем дальше.

Пауль передал колбу светлому магу и достал из кармана то, что волки называют слезой Койольшауки.

— Само вещество напрямую связано с легендой о кровавой богине Койольшауки и о ее слезах, которыми она обильно оросила Волчью долину. Правда, в легенде ни слова не говорится о том, что во время последнего посещения своих преданных слуг богиня обронила в зарослях желтых крокусов свои драгоценные сережки. Легендарные колокольчики Койольшауки.

Сыщик обвел восторженным взглядом всех присутствующих, которые смотрели на него, не скрывая недоумения и в чем-то даже восторга, затем поднял вверх указательный палец правой руки и нараспев произнес:

— В руке моей пучок сонной травы.

Я бегу по молочной реке к тебе, о богиня!

Мои ноги быстры, словно ветер,

Мое сердце открыто для жизни!

Не лиши меня радости мысли…

Не звони в колокольчики смерти, о богиня!

Койольшауки, я твоя безымянная тень…

И немедленно кусочек янтаря в его руке задрожал, трансформируясь в маленькую элегантную сережку, зазвеневшую мелодичным звоном, который отозвался эхом из нагрудного кармана айвэ Инара.

Темный маг издал странный звук, больше всего похожий на тот, с которым обычно лопается мыльный пузырь, а после этого вдруг начал... облезать. Словно краска со старого деревянного забора. Лицо айвэ забугрилось, покрылось трещинами и стало отваливаться рассохшейся маской, открывая оторопевшим зрителям того, кто скрывался под личиной первого советника Темной королевы.

— Жалко, — пробормотал человек у камина. — Хороший был образ...

— Говорила же, — Ангелина Фасолаки тихонько рассмеялась. — Он не может быть Вацлавом.

— Дядя? — пискнул одновременно с ней Гавриил Пяткин, забыв на секунду о декольте Дунаи и вообще, обо всем забыв.

— Гамлет Лирикович? — ужаснулась Сонья.

— Ух, — сыщик выдохнул и покачал головой, — мне даже полегчало, а то ж все не верилось, что с таким монстром можно справиться при помощи пресс-папье. Да и тело, которого, по словам ивских экспертов, не было. Ясно, что не было... Полагаю, в Призрачном замке некоторое время орудовал фантом... Я прав?

Пауль посмотрел на бывшего дворецкого и немедленно исправился:

— Нет, молчите. Я сам. А то меня тут намедни обвиняли в том, что в моей речи вопросов больше, чем ответов. Я дам ответ, но сперва, пожалуй, пусть еще раз зазвонят колокольчики.

— Не стоит, — Гамлет Лирикович лениво улыбнулся. — Я уже понял, что ты въедливый и дотошный, как клещ. Кто бы мог подумать, что… Впрочем, это такая ерунда…

Стряхнул с руки невидимые капли воды и вместе с ними избавился от чужого лица. Дворецкий исчез так же внезапно, как и появился, уступив место высокому брюнету с широким разворотом плеч. Мужчина повел из стороны в сторону шеей, словно разминая затекшие мышцы, и вдруг улыбнулся светло и радостно, глядя на замершую с открытым ртом Ангелину Фасолаки.

— Привет, Ангелочек! — шепнул он и виновато пожал плечами.

Директор Ясневский хмурым взглядом выразил свое неодобрение такому панибратскому обращению к своей супруге и, почти зеркально повторив недавний жест светлого мага, опустил на талию в жемчужном платье руку. Длинные пальцы шевельнулись, поглаживая и успокаивая, и привлекли внимание сыщика к ярко-синему перстню на пальце директора. Пауль Эро нахмурился, покосился подозрительно в сторону Александра Волчка, но затем махнул рукой и вернулся к любимому делу: распутыванию зловещих событий и пугающих случайностей, неотвратимо ведущих к истине.

— Зачем? — на лице капитана Ботана растерянность боролась с неверием и отвращением. — Я не понимаю, Вац.

— Я, наверное, смогу объяснить, — начал было говорить сыщик, но замолчал, почувствовав, как мелко вибрирует его рука, которую он, не удержавшись, опустил на Сонькино плечо.

— Сонюш?

Она была похожа на того, кто готов спрятаться под кровать от ужаса, и одновременно с этим ее глаза метали грозные молнии, а тонкие пальцы сжались в кулаки.

— Это он, — впервые за весь вечер подал голос хозяин усадьбы шонаг Ларс Волк. — Тот, кто тебе горло перерезал.

Вибрации усилились, став глубже и беспорядочнее, а Вацлав Бадлон по кличке Носок приподнял в веселом изумлении красивую бровь и ухмыльнулся:

— Приятно познакомиться.

Ни один мускул не дрогнул на лице Пауля Эро, и лишь легкое дрожание пальцев на полуобнаженном женском плече указывало на внутренний конфликт и бурю эмоций. Впрочем, уже через секунду стало понятно, что волновало Эро не то, что он оказался лицом к лицу со своим убийцей, а та, что сидела рядом. Он склонился над ней, полностью закрывая собою Сонью от чужих глаз и, поймав затравленный яростный взгляд, прошептал так тихо, чтобы могла услышать только она:

— Все прошло, милая, ты помнишь?

Она попыталась сделать глубокий вдох, нo не смогла и только простонала что-то сквозь зубы и брови искривила, словно испытывала физическую боль.

— Дыши, счастье мое, — улыбнулся Пауль, наклонился к ушку, спрятанному за рыжими локонами, и произнес что-то неслышное, но, несомненно, действенное, потому что волчица вдруг успокоилась, бросила на мужа благодарный взгляд, а затем слегка порозовела, глубоко вздохнула и заалела маковым цветом, когда присутствовавшая на вечере русалка, заметив розовость ее щек, понимающе ухмыльнулась.