Вера Чиркова - Угол для дерзкого принца [litres]

– Мне такой не поставить, – отказалась я. – Мои защищают только от обычного подслушивания, а мысли и эмоции любой сильный эмпат сквозь них слышит. Но говорят, ментал не может держать щит, если находится далеко, хотя про них вообще мало что известно.

– Будем считать, что это установлено. – Глаза Альми горели азартом исследователя. – Тогда нужно искать человека, который почти постоянно находится рядом с Бенардиной.

– Да чего ж его искать-то? – улыбнулась бабушка. – Паж это ее. Лет десять как при ней, привела совсем мелким мальчонкой.

Теперь я отчетливо припомнила бледное худенькое существо, всегда державшееся в тени, как и я все последние годы. Оно было одето в костюм пажа, но мне почему-то всегда казалось, что это не мальчик. Какая-то мелочь… взгляд, движение… или гримаска…

– Возможно, я ошибаюсь, – медленно произнесла, еще сомневаясь, нужно ли это говорить, – но я считала его девочкой.

– Не могу поверить, – с шутливым огорчением хлопнул по столу Ансельз, – мы потратили столько сил, пересмотрели столько документов, опросили слуг и завсегдатаев, а тут несколько женщин поговорили и открыли все тайны! Может, вы еще скажете мне, кто эта девчонка?

– По возрасту можно предположить, что старшая дочь герцога Таринского, – уверенно сказала матушка. – И теперь мне все понятно. Я замечала неподалеку от Бенардины приглушенные эмоции, словно от слабого эмпата. Думаю, это меня и обмануло, если она основные силы направляла на то, чтобы закрыть мать.

– Но это ведь не преступление? – задумалась Альми. – Многие мечтают, чтобы никто не знал их истинных чувств и эмоций. Эмпатам не запрещено пользоваться своими способностями, если они не нарушают ничьих прав.

– И чтобы доказать, что она задумала зло, – уже серьезно глянул на нас Ансельз, – нужно поймать их на месте преступления… так, чтобы это было очевидно и наглядно для всех. Судя по всему, основная ее цель до сих пор – Райвенд. Мы уже просчитали цепочку событий, которые приведут Бенардину на трон, – по ее мнению, конечно. Сначала она убирает Гини и женит Райва на Савилле, потом ее паж станет девушкой и окажется во дворце рядом с сестрой. Главное для нее – попасть в королевское крыло. Вот тогда и произойдет самое важное из цепи событий. Однажды ночью Альгерт вдруг изменит жене и горячо полюбит старшую дочь герцога Таринского. Гордая Изеттия снова сбежит, король женится еще раз, а Бенардина станет тещей обоих принцев и, по сути, их повелительницей.

– Боюсь, – подперев голову ладошкой, печально вздохнула Манефа, – именно так она все и задумала. Видать, хоть и стала за последние годы пронырливее, опытнее и осторожнее, да ума не прибавилось. Привыкла управлять горничными и поварятами да запугивать бывшего возлюбленного, вот и мерит всех на одну колодку.

– Я не понял только одного, – произнес Ренд таким ледяным голосом, что я невольно от него отшатнулась, – каким образом она уберет Элни? И куда?

– Допустим, – словно не замечая побелевших губ командира, спокойно произнес Ансельз и с нажимом повторил: – Я говорю не «позволим ей», а «допустим, ее паж каким-то способом вас поссорит», она мастерица на такие сценки. Предположим далее. Эмпатка заставит тебя поцеловать Савиллу… Ее, кстати, скоро выпустят из лазарета. Она здорова. Просто настолько заморочена матерью и сестрицей, что беспрекословно верит каждому их слову и всерьез считает себя достойной звания принцессы.

– Не надо про нее… Ты на самом деле считаешь, что я стану целовать какую-то девицу?

– Тебе самому захочется, мы снимем с амулета ментальную защиту. Потом, очарованный, ты уйдешь с ней на виду у всех, а Гина изобразит обиду, прыгнет с балкона… и исчезнет. С ее умениями это несложно.

Над столом повисло упорное молчание, но я ничего не замечала. Моя душа была сейчас в переполненном нарядными гостями зале, где мой любимый целовался с хорошенькой, беленькой и бледненькой Савиллой, а потом, даже не оглянувшись на меня, уверенно уходил с ней по коридору поспешно расступавшихся придворных.

Но не только их любопытные, злорадные и ядовитые взгляды вонзались в меня раскаленными добела отравленными кинжалами и не одно лишь постылое одиночество свистело в ушах ледяным сквозняком.

В сознании неотвратимо созревало нестерпимо четкое понимание ненадежности, непрочности моего долгожданного счастья, зыбкости чувств, на которых оно держится, и весомости причин, готовых расколоть его, как тончайшую фаянсовую чашечку, крепко сжатую в моих пальцах.

Я ставила ее на стол, завернув прочным щитом, так бережно и медленно, словно именно от ее целостности зависело, придется ли мне наяву увидеть уже жившее в воображении действо, пронзавшее сердце невыносимой болью.

– Элни! – раненой птицей вскликнула где-то далеко моя матушка.

– Ласточка! – горестно охнула Манефа.

– Я сам!!! – страшно зарычал Ренд, укутывая меня в тепло объятий и нежность поцелуев. – Элни… счастье мое… радость моя светлая… очнись… Я тут, с тобой… и никогда! – Он почти кричал. – Запомни! Никуда! Не денусь!

И я истово в это верила, как в ускользающую ветку в бешеной круговерти водоворота, в мягкость кустов на дне пропасти и в тепло подернутой тонким ледком сизой полыньи, куда уже летишь, задыхаясь от ужаса. Но понять, как мы очутились одни, в какой-то незнакомой пустой комнате, так и не сумела. Да и заметила-то ее лишь мельком, с трудом разлепив залитые слезами глаза.

– Любовь моя… солнышко… – повторял Ренд уже сотый раз, – ну почему ты решила, что я соглашусь на такой дурацкий план? Почему поверила, что пойду целовать ту кислорожую дурочку, бросив тебя на растерзание толпы?

– Потому что это был хороший план, – наконец выдавила я и горько всхлипнула. – Но не для меня. Просто не смогу спокойно смотреть… понимаешь? Поле меня изменило, я научилась драться за свое. А ты мой… самое ценное, что у меня есть… даже ближе матери и отца, я сегодня поняла. Ансельз ошибся. Теперь я ни за что не стала бы прыгать с балкона, это ее я бы выбросила туда, под самый холодный и мощный фонтан. Вместе с герцогиней. И всех, кто мяукнул бы, – тоже.

– Солнышко мое! – Он смеялся облегченно и счастливо, как мальчишка, осыпая жаркими поцелуями, затем открыл портал, и мы оказались в своих покоях.

И первым делом я поставила над нами самый мощный щит.

Песня лилась откуда-то сверху, светлая и ласковая, как солнечный дождь. Негромкий женский голос пел нечто очень простое, но приятное и наизусть знакомое.

– Если бы не знал, – проворчал Райвенд и сунул голову под одеяло, – что это Манефа, уже отправил бы ее на Тезгадор.

– Манефа? – прислушалась я и рывком села на постели. – Действительно! Это моя любимая колыбельная.