Дж. Андрижески - Шулер

Безликий мужчина поднимает руку в очередном жесте мольбы.

— Я знаю, что твоя жизнь была тяжёлой, Ревик. Я знаю о смерти твоих родителей. Я также знаю, что ты был усыновлён семьёй, которая тебя не хотела.

Когда подбородок Ревика напрягается, тон Галейта становится осторожным.

— Мне также известно о твоих нынешних проблемах, как я и сказал. Но женщины умирают в родах, кузен. Даже среди вашего вида. Бессмысленно выбрасывать столь многообещающую, молодую жизнь из-за такого относительно нормального события. Она не была видящей. Этот твой суицид не может быть неизбежным.

Он медлит, наблюдая за лицом Ревика.

— Ребёнок был от Бловелта? Или от кого-то другого?

Ревик поначалу не отвечает. Он издаёт отрывистый смешок.

— Ты действительно хочешь, чтобы я тебя убил. Возможно, мне стоит исполнить это твоё желание.

Галейт вновь поднимает руку.

— Ты ошибаешься на мой счёт. Моё сожаление к твоим бедам искренне, кузен, — он медлит, все ещё наблюдая за лицом Ревика. — И я уже поговорил с твоим кровным кузеном, Уэленом, — добавляет он. — Я рассказал ему, где ты. Я поведал ему о твоём затруднительном положении. Твоя семья понимает больше, чем ты думаешь, вопреки твоему желанию отдалиться, жить среди моих людей и участвовать в этой омерзительной войне от её лица.

— Это было не для неё, — говорит Ревик.

— Это было для неё. Ты чувствовал себя обязанным…

— Я имею в виду, это была не её вина, — Ревик вновь смотрит в тёмные углы камеры. — Прошу, уходите.

— Ревик, твой кузен, Уэлен, меня не интересует, — в словах Галейта звучит бережная тяга. — Мы не испытываем необходимости в семейных именах. Этот клановый бред в прошлом. Я хочу твой талант, Ревик. Я полагаю, что ты можешь стать самым ценным из наших активов.

Териан наклоняется ближе. Он поднимает два пальца в форме V, играя ими перед лицом Ревика.

— Вторым по ценности, — говорит он, подмигивая.

Галейт посмеивается, похлопывая Териана по спине одной рукой.

— Да, — говорит он. — Это Териан сильнее всего ходатайствовал за твою вербовку, Рольф. Брату Териану сильнее всего не терпится увидеть, на что ты способен. Боюсь, он досрочно создал тебе некую репутацию. Которую тебе, возможно, придётся защищать в ближайшем будущем.

Его улыбка становится более видимой, когда он видит невольную реакцию Ревика на его слова.

— Я тоже страстно желаю стать свидетелем этих талантов, кузен, — говорит он. — Воистину, так и есть. Больше всего желаю.

Прилив тепла нарастает в какой-то части Ревика, которая больше не нуждается в ощущениях.

Он все ещё размышляет, обдумывает эту искру в своём сознании, когда стены вокруг меня вновь погружаются во тьму.

Я задыхаюсь… задыхалась… задыхаюсь… захваченная в тесных тисках света, яйцевидном кармане, который неподвижно держит меня на месте.

Внутри этого разгорячённого свечения я рождаюсь.

Звезды плывут мимо меня бледным роем, небо прерывается резкими глазами и вспышками молний, змеевидными разрядами золотого, оранжевого и кроваво-красного, от позднего склона садящегося солнца.

Я снова с ним.

Я никогда и не покидала его.

Теперь мы вместе лежим на кровати, овившись друг вокруг друга, одни в комнате, которая находится в здании, полном видящих. Я знаю, что должна быть как они. Я знаю, что должна быть такой же, как те женщины, которых мы встретили, когда зашли с улицы — и все же он единственный здесь, кто ощущается таким же, как я. Его дыхание согревает мою кожу, его пальцы охватывают меня, гладят моё лицо, шею и волосы, гладят мои руки, пальцы, губы.

Боль между нами усиливается, достигает пика арки, начинается как нежная тяга и круто взмывает вверх, становится более невыносимой, безжалостной, пока я не уверяюсь, что мои внутренности будут вырваны наружу и разорваны на столько кусков, что ничего и вовсе не останется.

Под тем местом, где я лежу, манит золотистый океан. Он знаком.

Ещё более знаком, чем горы, которые мы делим, горе из-за наших прошлых.

Он тоже здесь.

«Я сожалею, — говорит он. — Я сделал это. Я сделал это с тобой. Я сожалею…»

«Ш-ш-ш, — мой голос звучит ровно, как будто отделённый от схлёстывающихся светов, от призраков, плывущих над нашими головами. — Ревик, все хорошо».

«Не оставляй меня, Элли. Не оставляй меня одного с этим».

Я чувствую в нем смятение, недоумение из-за собственных слов и того, что он под ними подразумевает. Однако это чувство усиливается; его руки крепче сжимаются на моей коже.

Боль тоже усиливается, отчего становится сложно видеть.

И все же мои слова вылетают легко, без раздумий и сожалений.

«Я не оставлю тебя, — говорю я ему. — Никогда не оставлю».

Там присутствует вопрос. Вопрос, который шокирует его сердце.

Я прошу его о чем-то. Во всяком случае, мой свет это делает. Я не могу сказать, что это полностью сознательный вопрос, но стоящая за ним интенсивность реальна, и она ощущается совершенно как я.

Я прошу его о чем-то.

Я хочу от него обещания. Клятвы.

Я хочу, чтобы он отдал себя мне.

Это бред — то, о чем я его прошу, но я не забираю вопрос обратно, и не пытаюсь как-то описать его словами. Я лишь жду, глядя, что он скажет. Прежде чем я успеваю полностью осознать вопрос или возможные ответы, которые он может дать, он соглашается.

В этом согласии живёт покорность.

Я чувствую там стыд, как будто он знает, что должен ответить отказом, но не может — и не станет. Он стискивает мои пальцы, и я вижу слезы в его глазах. Они поражают меня, остро трогают сквозь боль, и он тянет меня ближе, пока…

Он целует меня. Это краткий поцелуй. Неловкий. Неуклюжий. И все же он нежный. В нем чувствуется смысл, больше смысла, чем я могу осознать. Я чувствую, как он вновь соглашается, и в этот раз это ощущается окончательным. Абсолютным. Теперь он уверен.

Клятва дана. Это нечто большее, чем обещание.

Это ощущается одновременно как финал и начало.

Когда я думаю об этом, ночное небо исчезает. Свет над нами сплетается в сложные схемы, снуя туда-обратно как волан меж шёлковых нитей. У меня складывается беглое впечатление, что время сместилось. Переплетение нитей становится все более и более сложным, более деликатным, более прекрасным и интимным и соединённым с моим сердцем.

Я вижу картину, формирующуюся в этой бескрайности неба — картину пламенного, бриллиантового света в такой схеме, от которой перехватывает дыхание и не находится слов. Моё сопротивление прекращается, и боль, которую я чувствовала прежде, расплавляется в теплом дыхании, ощущении конца, начала.

Я знаю, каким-то образом. Это для меня знакомо.

Я чувствую это и в нем тоже, этот прилив знакомости.