Ника Ёрш - Замуж за варвара, или Монашка на выданье [litres]

Повисло недолгое, но тяжелое молчание, после которого в моей голове раздались скрипучие старческие голоса, произносящие одно и то же:

– Да будет так. Именем Шести Богов мы объявляем Великий Суд и призываем свидетелей в Зал Правды.

Дальнейшее происходило будто во сне.

Никто не говорил, куда мне идти, но я шла, точно зная, куда сворачивать. По длинным светлым коридорам с высоченными потолками. Мимо проплывали смазанные тени: не то люди, не то призраки. Но я не удивлялась, будто так и должно быть, будто это нормально, что вокруг нет ни единой живой души. Иногда казалось, что слышу чьи-то голоса, но и они раздавались откуда-то издали и звучали глухо, неразборчиво.

Дальше шла лестница с разбитыми ступенями, казавшаяся бесконечной. И пока я спускалась, в голове менялись картинки из жизни. Даже те, что казались давно забытыми, стертыми из памяти за ненадобностью. Иногда от них хотелось плакать, иногда наружу рвался смех. Только губы кривились, а ни единого звука с них так и не сорвалось.

Когда впервые вспомнилось лицо Хакарка, глаза защипало от нежности и грусти – сколько важного я не успела сказать по глупости, сколько плохого успела наговорить по той же причине. Все прежние страхи и недомолвки оказались напрасными, но сожаление так и не пришло. Во сне нет места сожалению, есть только странное тупое безразличие, иногда раздираемое яркими воспоминаниями.

Опомнилась, лишь остановившись в центре огромного зала. Руки и ноги дрожали, губы оказались плотно сжатыми – не желали слушаться. Я осмотрелась и тут же поежилась, обхватив руками плечи.

Стены из темно-серого грубого камня. От центра по кругу шли скамьи, амфитеатром поднимаясь вверх. Чуть позади меня стояли два деревянных кресла. Одно предназначалось тому, кто стал инициатором суда, а второе – выступающему свидетелю.

Это знание совершенно внезапно возникло в моей голове, как и понимание того, что десять стульев впереди, расположенных на небольшом возвышении, займут присяжные маги. Те, кому природой и богами дано видеть прошлое любого человека. Дар, подобный магическому дару Фриды, показавшей мне воспоминания об отце и матери.

– Займите свое место, Дарна Эссшат! – громогласно разнеслось по пустому залу.

Повинуясь, села на стул, и в то же мгновение свет пропал, а на стенах зажглись десятки магических факелов.

– Просим присяжных явиться на заседание, – снова раздался тот же голос.

На стульях напротив замаячили неясные тени. Они крутились, переговаривались, общались, хотя я не понимала ни слова.

– Просим явиться свидетелей по делу, инициированному Дарной из рода Тарси, и занять их свои места.

Я с силой сжала подлокотники кресла, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке. Странное чувство. Необъяснимый страх перед силой Старцев заставлял трястись, словно я – кролик, а охотники совсем близко.

Так и вышло. Лавки по бокам от меня стали занимать люди. Они появлялись из ниоткуда, растерянно осматривались, пытались говорить, но, как и я, не могли. Лишь некоторые хранили спокойствие. А один прожигал меня взглядом, полным огня. Он злился и ждал, иного выбора я ему не оставила. Простит ли меня супруг когда-нибудь? И будет ли ему кого прощать?

– Прошу тишины! – Рядом со мной появился Буревестник. По-прежнему скрытый плащом, он сказал: – Великий Суд объявляется открытым. Все лица, замешанные в деле, вызваны в качестве свидетелей и будут отвечать сегодня перед ликами Шести Старцев и присяжных. Решения, принятые Судом, окончательны и обжалованию не подлежат. Призываю свидетелей быть честными, открыть свои души и покаяться, облегчив собственную участь.

В зале повисла мертвая тишина. Как ни напрягалась, я не слышала даже биения собственного сердца. Жива ли я еще?! Или?..

– И первый свидетель, она же заявитель, уже в центре зала, – снова заговорил Буревестник, указывая на меня рукой. Мне захотелось провалиться сквозь землю. – Прошу продемонстрировать нам весы справедливости.

Небольшая конструкция, напоминающая обыкновенные весы, которыми торговцы взвешивают фрукты и овощи на ярмарках, появилась у ног Буревестника. Объемные глубокие чаши были пусты и держались на одном уровне. Я даже немного нагнулась, чтобы проверить, действительно ли в них ничего нет. Вдруг там мои грехи, на самом донышке?

– Итак, что мы имеем? – Голос Буревестника разнесся под сводами зала, заставив меня прильнуть к спинке кресла и вжать голову в плечи. – Наполняйте чаши.

И посыпался песок. На мой взгляд, самый обыкновенный. В пустыне Хастарии такого видимо-невидимо. Только вот присяжные как-то нехорошо заволновались, подались вперед, словно рассматривали нечто, видимое им одним.

– Гордыня, – донесся до меня чей-то шепот.

– Зависть, – вторили ему.

– Гнев, – раздалось в голове.

И снова тишина. А мне было так страшно, что хотелось или скулить, умоляя о защите, или бежать без оглядки, потому что чаши наполнились едва не до верху и качались, не в силах остановиться. И все ждали, глаз не сводя с моих весов.

Наконец равновесие установилось, и одна чаша оказалась чуть ниже второй. А вот что в ней за песок был – знать не знаю. То ли грехи победили, то ли доброта. Скосив глаза на присяжных, постаралась разглядеть выражение их лиц, да только напрасно – они не выдали себя ни вздохом, ни словом.

– Присяжным все понятно? – словно издеваясь, уточнил Буревестник.

– Да, – ответили ему десятком разных голосов.

– Тогда перейдем к опросам. Поднимитесь, Дарна из древнего рода Тарси. Ответьте нам, сколько лет вам было, когда не стало матери?

Я встала на дрожащих ногах, с усилием проглотила ком, застрявший в пересохшем горле, и, распрямив плечи, сказала:

– Шесть лет.

– Вы знаете, что в ночь перед смертью она родила сына?

– Знаю.

– Вы знаете, что мальчика приказали убить, но богам было угодно вмешаться и не дать случиться преступлению против наследника древней крови?

Я молчала.

– Ваше молчание означает отрицательный ответ? – уточнил Буревестник.

– Отрицательный, – словно эхо повторила я.

– Сколько лет сейчас вашему выжившему брату, Дарна?

И снова промолчала. Просто не могла понять, о чем он говорит. Неужели у меня есть брат, а я ничего об этом не знаю? Как такое может быть?

– Ему тринадцать лет, – закончил Буревестник, видимо, поняв, что от меня толку не будет. – И он присутствует в этом зале как лицо, заинтересованное в исходе событий.

Я ошалело уставилась на лавки, выискивая взглядом тринадцатилетнего мальчишку. И остановилась на не менее шокированном лице. Тирэн был болезненно бледен, что особенно подчеркивали свет факелов и его ярко-рыжие волосы. Такие же, как мои.

– Скажите, Дарна, насильно ли вас выдали замуж.