Кэтрин Арден - Девушка в башне

— Ты так делаешь каждый раз? — спросила она. — Для всех, кто умирает на Руси? Забираешь мертвых на лошади и увозишь?

— Да… и нет, — он продумывал слова. — Я отчасти присутствую, но… это как дыхание. Ты дышишь, но не осознаешь каждый вдох.

— Ты осознавал, — едко спросила Вася, — когда мой отец умер?

Тонкая морщинка пролегла меж его бровями.

— Больше обычного, — ответил он. — Но это потому, что я — мое думающее я — было неподалеку, и потому что…

Он резко замолчал.

— Что? — спросила девушка.

— Ничего. Я был неподалеку, и все.

Вася прищурилась.

— Ты не должен был забирать его. Ты мог его спасти.

— Он умер, чтобы защитить тебя, — сказал Морозко. — Он этого хотел. И он был рад уйти. Он скучал по твоей матери. Даже твой брат знал это.

— Тебе все равно, да? — рявкнула Вася. Это было проблемой: не смерть отца, а безразличие демона холода. — Думаю, ты и над моей матерью стоял, чтобы забрать ее у нас, а потом увез моего отца. Однажды и Алеша окажется в твоем седле, а там и я. И для тебя это просто, как дыхание!

— Ты злишься на меня, Василиса Петровна? — его голос был с долей удивления, хоть приглушенного, как падающий снег. — Думаешь, смерти не было бы, если бы я не вел людей во тьму? Но я стар, мир был еще старее до моего первого восхода луны.

Вася, к своему ужасу, обнаружила, что у нее льются слезы. Она отвернулась, заплакала в ладони, скорбя по родителям, няне, дому и детству. Он все у нее забрал. Или не он? Он был причиной или вестником? Она ненавидела его. Мечтала о нем. Не важно. Так можно было ненавидеть или желать небо, и это ей не нравилось больше всего.

Соловей заглянул под ель.

«Ты в порядке, Вася?» — осведомился он с тревогой.

Она попыталась кивнуть, но лишь беспомощно дернула головой, лицо было в ладонях.

Соловей тряхнул гривой.

«Ты это сделал, — сказал он Морозко, прижав уши. — Исправляй!».

Он вздохнул, она услышала его шаги, он обошел костер и опустился перед ней. Вася не смотрела на него. Через миг он нежно убрал пальцы от ее мокрого лица.

Вася пыталась хмуриться, смаргивая слезы. Что он скажет? Ее горе он не поймет, он бессмертный. Но…

— Прости, — сказал он, удивив ее.

Она кивнула, сглотнув, и сказала:

— Я так устала…

Он кивнул.

— Знаю. Но ты смелая, Вася, — он замешкался, а потом склонился и нежно поцеловал ее в губы.

Она ощутила вкус зимы: дым, сосна и жуткий холод. А потом и тепло, и миг сладости.

Но миг прошел, и он отодвинулся. Они мгновение вдыхали дыхание друг друга.

— Не переживай, Василиса Петровна, — сказал он, встал и покинул кольцо света.

Вася не пошла за ним. Она была ошеломлена, все болело, пылало, и ей было страшно. Она хотела пойти за ним, конечно. Потребовать, чтобы он объяснился. Но уснула с ледяным кинжалом в руке, помня лишь перед этим вкус хвои на губах.

«Что теперь?» — спросила кобылица у Морозко, когда он вернулся позже. Они стояли у костра под елью. Свет углей трепетал на лице Васи, она спала рядом с дремлющим Соловьем. Жеребец пробрался под ель и лежал рядом с ней, как гончая.

— Не знаю, — прошептал Морозко.

Кобылица толкнула его, словно жеребенка.

«Ты должен рассказать ей, — заявила она. — Рассказать всю историю о ведьмах, сапфировом талисмане и лошадях у моря. Она достаточно мудрая, она имеет право знать. Иначе ты лишь играешь с ней. Ты давно был королем зимы, что вертел сердцами девушек, как хотел».

— Разве я все еще не король зимы? — спросил Морозко. — Это я должен делать: откупиться золотом и чудесами и отправить ее домой. И я все еще это делаю.

«Если бы ты мог отправить ее домой, — сухо сказала кобылица, — и она стала милым воспоминанием. Но ты здесь. Вмешиваешься. Если попробуешь отослать Васю домой, она не уйдет. Ты не управляешь ею».

— Не важно, — резко сказал он. — Это… последний раз, — он не посмотрел на Васю снова. — Она сделала своим домом дорогу, это теперь ее дело, не мое. Она жива, и я оставлю ее с сапфиром и памятью на всю жизнь. Когда она умрет, я передам его другой. И все.

Кобылица не ответила, скептически фыркнула во тьме.

Когда Вася проснулась утром, Морозко и кобылица пропали. Его словно тут не было, словно это приснилось ей, но следы от копыт остались, как и сияющий кинжал рядом с новым седлом и пухлыми сумками. Кинжал теперь не напоминал лед, металл был бледным, он был в кожаных ножнах с серебром. Вася села и хмуро посмотрела на это.

«Он сказал тренироваться, — Соловей понюхал ее волосы. — И что кинжал не будет застревать в ножнах на морозе. И что люди с оружием умирают быстрее, так что лучше не носить кинжал открыто».

Вася подумала о руках Морозко, исправляющих ее хватку. Она подумала о его губах. Ее кожа покраснела, она вдруг разозлилась, что он поцеловал ее, оставил дары и бросил без слов.

Соловей не сочувствовал, а фыркал и вскидывал голову, желая бежать. Вася хмуро нашла хлеб и медовуху в сумке, съела и бросила снег на костер (который быстро потух, продержавшись так долго), закрепила мешки на седле и забралась на Соловья.

Версты летели без проблем, и у Васи были дни пути, чтобы набраться сил, чтобы помнить — и пытаться забыть. Но утром, когда солнце озарило верхушки, Соловей вскинул голову и шарахнулся. Вася вздрогнула и сказала:

— Что! — а потом увидела тело.

Он был крупным, но теперь его борода была в инее, открытые глаза смотрели, замерзшие и пустые. Он лежал на окровавленном снегу.

Вася с неохотой спустилась на землю. Подавив тошноту, она поняла, от чего умер мужчина: удар меча или топора по месту, где шея соединялась с плечом, и это рассекло его до ребер. Она подавляла отвращение.

Вася коснулась его окоченевшей руки. Следы сапог вели к нему, он бежал до конца.

Но где были его убийцы? Вася склонилась над следами мертвеца. Новый снег сделал их размытыми. Соловей шел за ней, нервно дыша.

Деревья резко закончились, и они оказались на краю полей. И посреди полей была сожженная деревня.

Васе снова стало плохо. Деревня напоминала ее: избы и сараи, бани, деревянные ступеньки и поля. Но эти дома стали дымящимися руинами. Забор лежал на боку, как раненый олень. Дым катился над лесом. Вася вдохнула, прижав к лицу рукав. Она слышала вой.

«Те, кто это сделал, ушли», — сказал Соловей.

«Он не так давно», — подумала Вася. Огоньки еще мерцали в деревне, не успев погаснуть. Выжившие скованно двигались, словно готовые присоединиться к груде мертвых перед развалинами маленькой церкви. Было слишком холодно, чтобы тела начали пахнуть. Кровь застыла на их ранах, они смотрели, раскрыв рты, на ясное небо.

Живые не поднимали взгляды.

В тени избы женщина с темными косами сидела рядом с мертвым. Ее ладони сжимались, как засохшие листья, тело обмякло, хотя она не плакала.