Кэтрин Арден - Девушка в башне

— Ты не можешь быть здесь, Вася, — сказал бог смерти, и нотка удивления закралась в его ровный голос.

— Не могу? — парировала Вася. — Ты не можешь забрать мою сестру, — она сжимала Ольгу, искала выход. Купальня еще была там, вокруг них, она ощущала запах. Но она не знала, как туда пройти.

Ольга обмякла в руках Васи, глаза были стеклянными и мутными. Она повернула голову и выдохнула вопрос богу смерти.

— А мой ребенок? Мой сын? Где он?

— Это девочка, Ольга Петровна, — ответил Морозко без чувств и осуждения, голос был тихим, ясным и холодным. — Вы обе не можете жить.

Его слова ударили по Васе кулаками, и она сжала сестру.

— Нет.

С жутким усилием Ольга выпрямилась, лицо было белым и красивым. Она отодвинула руки Васи.

— Не можем? — сказала она демону холода.

Морозко поклонился.

— Ребенок не мог родиться живым, — ровно сказал он. — Женщины могут вырезать его из вас, или вы выживете, а ребенок родится мертвым.

— Она, — едва слышно сказала Ольга. Вася пыталась говорить, но не могла. — Она. Дочь.

— Да, Ольга Петровна.

— Пусть она живет, — сказала просто Ольга и протянула руку.

Вася не могла это вынести.

— Нет! — закричала она, бросилась к Ольге, отбила ее протянутую руку и обняла сестру. — Живи, Оля, — прошептала она. — Подумай о Марье и Данииле. Живи, живи.

Глаза бога смерти сузились.

— Я умру ради ребенка, Вася, — сказала Ольга. — Я не боюсь.

— Нет, — выдохнула Вася. Она вроде слышала голос Морозко, но ей было все равно, что он скажет. Между ней и сестрой бежал поток любви, гнева и потери, и все остальное было забыто. Вася потянула изо всех сил и вернула Ольгу в купальню.

Вася пришла в себя, пошатнувшись, оказалась прислоненной к стене купальни. Занозы были в ее руках, волосы прилипли к лицу и шее. Потная толпа окружала Ольгу, словно душила руками. Среди них стоял один, одетый в черное, произносил последние слова голосом, что легко заглушал всех. Золотые волосы мерцали во тьме.

Он? Вася в ярости прошла по жаркой комнате, растолкала толпу и взяла сестру за руки. Священник резко замолк.

Вася не думала о нем. Вася видела перед глазами другую темноволосую женщину, другую купальню, другого ребенка, убившего мать.

— Оля, живи, — сказала она. — Прошу, живи.

Ольга пошевелилась, ее пульс забился под пальцами Васи. Ее мутные глаза открылись.

— Головка! — закричала повитуха. — Еще толчок…

Ольга посмотрела в глаза Васи, а потом ее глаза расширились от боли, ее живот рябил, как вода в бурю, а потом выскользнул ребенок. Ее губы были голубыми. Она не двигалась.

Тревожная тишина сменилась криками облегчения, повитуха очистила девочку, вдохнула ей в рот.

Она не двигалась.

Вася перевела взгляд с серого тельца на лицо сестры.

Священник прошел, оттолкнув Васю. Он налил масла на голову ребенка, начал крестить.

— Где она? — лепетала Ольга, протягивая слабые руки. — Где моя дочь? Покажите.

Ребенок все еще не двигался.

Вася стояла там с пустыми руками, ее толкала толпа, пот стекал по ее ребрам. Жар ярости остыл, остался пеплом на губах. Но она не смотрела на Ольгу. Или на священника. Она смотрела на фигуру в черном плаще, что нежно забрала белого окровавленного человечка и унесла.

Ольга издала жуткий звук, рука Константина упала, закончив ритуал: доброе дело для ребенка. Вася стояла на месте.

«Ты жива, Оля, — думала она. — Я спасла тебя», — но у мысли не было силы.

Уставшие глаза Ольги смотрели будто сквозь нее.

— Ты убила мою ночь.

— Оля, — начала Вася. — Я…

Рука в черной мантии схватила ее.

— Ведьма, — прошипел Константин.

Слово ощущалось камнем, по тишине шла рябь после него. Вася и священник стояли в центре безликого кольца, полного красных глаз.

В последний раз Вася видела Константина Никоновича, когда священник сжимался, и она просила его уйти — вернуться в Москву, Царьград или ад — но оставить ее семью в покое.

Константин вернулся в Москву, выглядел так, словно его пытали в аду. Выпирающие кости бросали тени на его красивое лицо, его золотые волосы спутались и свисали до плеч.

Женщины смотрели без слов. Ребенок умер в их руках, и эти руки дрожали от беспомощности.

— Это Василиса Петровна, — выдавил Константин. — Она убила своего отца. Теперь — ребенка своей сестры.

Ольга за ним закрыла глаза. Одна рука придерживала голову мертвого младенца.

— Она говорит с дьяволами, — Константин не сводил с нее взгляда. — Ольга Петровна была слишком добра, чтобы прогнать врущую сестру. И вот, что вышло.

Ольга молчала.

Вася не отвечала. Как тут защититься? Младенец был неподвижным, сжался, как лист. В уголке сгусток пара, что мог быть маленьким толстым созданием, тоже плакал.

Священник взглянул на тусклую фигуру банника — она могла поклясться — и побледнел сильнее.

— Ведьма, — прошептал он. — Ты ответишь за свои деяния.

Вася взяла себя в руки.

— Отвечу, — сказала она Константину. — Но не здесь. Неправильно делать это здесь. Оля…

— Уйди, Вася, — сказала Ольга. Она не смотрела на нее.

Вася, спотыкаясь от усталости, ослепленная слезами, не возразила, когда Константин вывел ее из купальни. Он захлопнул дверь за ними, убрав запах крови и звуки горя.

Платье Васи промокло и просвечивало, свисало с плеч. Она ощутила холод улицы и впилась пятками.

— Дайте хоть одеться, — сказала она священнику. — Или хотите, чтобы я замерзла до смерти?

Константин резко отпустил ее. Вася знала, что он видел все черты ее тела, ее соски торчали через платье.

— Что ты со мной сделала? — прошипел он.

— Сделала? — Вася была ошеломлена от печали, голова кружилась от смены жары на холод. Пот застыл на ее лице, босые ноги царапал деревянный пол. — Ничего.

— Врешь! — рявкнул он. — Врешь. Я был хорошим. Не видел чертей. А теперь…

— Видите их? — Вася была потрясена и горевала, смогла выдавить лишь горечь. Ее руки были в крови сестры, в ужасной реальности мертвых родов. — Может, вы это с собой и сделали своими разговорами о чертях. Не думали об этом? Идите и прячьтесь в монастыре. Никому вы не нужны.

Он был бледен, как она.

— Я хороший человек, — сказал он. — Зачем ты меня прокляла? Зачем не даешь покоя?

— Нет, — сказала Вася. — Зачем мне? Я прибыла в Москву к сестре. Вот, что вышло.

Холодно и бесстыдно она сняла мокрое платье. Если ей выходить в ночь, то она умирать не согласна.

— Что ты делаешь? — выдохнул он.

Вася схватила сарафан, блузку и плащ, что были брошены в предбаннике.

— Надеваю сухую одежду, — сказала она. — А вы что подумали? Что я буду танцевать для вас, как крестьянка весной, пока там лежит мертвый ребенок?

Он смотрел, как она одевается, сжимая и разжимая кулаки.