Карина Демина - Моя свекровь и другие животные [litres с оптимизированной обложкой]

Пускай.

Антидот не помешал бы. Это всего-навсего иллюзия, но почему бы и нет? Хотя бы среди иллюзий Нкрума может получить шанс.

Он его не упустит.

Стало жарче.

А потом холоднее. А потом его согнуло, тело крутило и выворачивало, и кажется, его вырвало темными сгустками крови. И второе сердце оборвалось, а первое заработало, пусть и с перебоями, но хоть как-то… голова кружилась, и в этой круговерти перед Нкрумой появилось такое знакомое лицо.

Правильно.

Он ведь не успел сказать.

Показать.

Ничего не успел, бестолочь хвостатая…

А ведь есть каньон.

И скала.

И солнце, которое медленно поднимается из песков. Тени бегут от него, рисуя удивительнейшие картины на желто-белых барханах.

Свет.

Тьма.

И все оттенки серого.

Звон льда, который ломается, не выдержав столкновения с солнцем… и хрупкая зелень утренних пересмешников, что появляются на трещинах, жадно собирая капли росы. Их бледные листья, покрытые беловатым ворсом, кривятся, сворачиваются в трубки и разворачиваются, издавая при этом звуки, похожие на смех.

Плач.

И плакать не надо, пересмешники не умеют.

Это неправильно.

Как и то, что Нкрума не успел.

Бестолочь.

Верно.

Но когда сердце остановилось, чья-то горячая рука легла на грудь и приказала ему биться. И это тоже было не по закону, но сердце подчинилось.

– Только попробуй мне умереть, – сказали ему. – Из-под земли достану…

Нкрума поверил.

И подчинился.

С женщинами лучше не спорить.

Я видела этот мир с изнанки, но мир не был мне нужен. Какой в нем смысл, если я не способна помочь одному-единственному человеку. Рядом с ним, прижав ладони к щекам, сидела та самая девочка. Сидела и раскачивалась, пела на редкость заунывную песню, полагаю, из тех, которыми героев принято в последний путь проводить.

Нет уж.

Не дождетесь.

Черная кристаллическая плеть, свернувшаяся змеей на груди, проплавила кожу. И я видела тонкие жгутики ворсинок, которые пробили эпителий, углубившись в тело. Я видела, как они дотянулись до сердца и пронзили его, не позволяя замереть. Как вошли в легкие. В нервные узлы.

Это было неприятно.

Страшно.

И необходимо. Я лишь молилась, чтобы у существа этого, оставшегося последним, потерянного и растерянного – его я не могла винить за произошедшее, – хватило сил. А если не хватит…

– Отойди, – велела я девочке, и та подчинилась.

Я же опустилась на влажный камень и, проведя пальцами по холодному лбу того, кто сейчас, как никогда, походил на человека, попросила:

– Только попробуй мне умереть, – и добавила, не зная, что еще сказать: – Из-под земли достану.

Он лежал с открытыми глазами, но видел ли? Зрачки замерли. Радужка расплылась… золотая… И вовсе он не страшный, мой жених, который…

Не умрет.

Я накрыла ладонью создание, которое старательно фильтровало кровь, оставляя в кристаллическом теле своем отраву. Но оно было слишком слабо.

Мало.

Да и принялось за работу с опозданием: яд не только распространился по крови, но успел преобразоваться и принести немалый вред. Органы отказывают один за другим. И мы не справляемся.

Должны.

Я ведь… я ведь так много знаю теперь.

И сила…

Я не верю в магию, но наука от нее мало отличается, так должно же быть хоть что-то… Я требую… я…

Я хлопнула по земле ладонью.

Вода первородная, колыбель жизни, чтоб ее…

Я потянула тонкие нити, выплетая из них нечто, напоминающее кокон. Или это не я, но то, что стало частью меня. Я ведь, та, которая человек, даже не полностью осознавала, что именно происходит.

Быстро.

И еще быстрее.

Водяной пузырь опал, охватывая тело Нкрумы плотной пленкой. Не захлебнулся бы…

Я знаю, что делаю.

Почти.

Вода к воде… первичная структура… изменчива и в то же время постоянна памятью своей… способна заменить, изменить…

Я взялась за голову, пытаясь как-то структурировать мысли, но… Не отвлекаться, если хочу, чтобы он жил. Я ведь не я, но это место вполне способно создать дубля, генетического двойника, который до последней треклятой клетки повторит Нкруму…

Это будет всего-навсего двойник.

Мне же не дубль нужен.

Мне…

Вода понимала. Слышала.

Приняла.

Ждать.

Кто бы знал, до чего это непростое дело – ждать.

– Все будет хорошо, – сказала я девочке, которая все никак не замолкала. – Только не надо больше петь. Пожалуйста. Прости, но это слишком мрачно.

Она замолчала.

Уставилась на меня со… страхом? Отнюдь…

– Что здесь происходит? – спросили меня. И я не удивилась, обнаружив Арагами-тари. Моя свекровь выглядела несколько потрепанной, но довольно-таки бодрой, что, вспоминая о некоторых виденных мной моментах, заставляет ее уважать.

– Я сама мало что понимаю, – сказала я и опустилась на камни. – Садитесь, придется ждать. Честно говоря, не представляю сколько, но у него получится. У нас… у этого места… Вода способна на многое.

– Агния?

Удивление.

И… восхищение?

Вместе с тем ужас… Неужели я стала такой страшной? Или дело не во мне? А в чем тогда? Я провела пальцами по лицу, но все равно не поняла, насколько оно изменилось.

– Это все он, – я ткнула пальцем в остров. – И Древние ваши. Наворотили дел…

– Древние, стало быть.

Арагами-тари все-таки присела и, поманив к себе девочку, обняла ее.

– Как ты?

А та расплакалась. Да уж, Агния, с детьми ты ладить не умеешь. И надо бы что-то сделать, сказать, но я молчала. И они молчали. Долго, наверное, быть может, даже целую вечность. А потом водяной пузырь лопнул, выплевывая мокрого и несколько пожеванного жениха.

Живого.

Мать его, живого.

Правда, не буду врать, что здорового.

Потом было…

Много чего было.

Мы возвращались. Мы бежали, спеша убраться из города до бури, которую я держала, но она, рожденная моей же волей, рвалась с привязи. Я слышала грохот песчаных крыл, и не только я. К счастью, мне не нужно было объяснять, почему пересидеть эту бурю в городе не выйдет.

Хоть бы поместье уцелело…

Нас ждали.

Наверное, это было еще одним чудом, но, завидев серебристую каплю гравилета, я разрыдалась. А старший братец моего жениха мрачно сказал:

– Долго копаетесь. Остальные уже ушли.

И говорил, как понимаю, вовсе не о пиратах.

Полет.

Вверх и вниз. В стороны, пробираясь меж покрывалами ветра. Удары, от которых корпус гравилета начинал мелко вибрировать. Шелестящий звук, заставлявший думать, что корпус этот выдержит недолго, что вот сейчас буря изловчится и захватит его.

Поиграет и разломает на части.

Вытряхнет нас в пески и заметет.

Я уговаривала ее, я шептала и просила пропустить, она ведь должна меня слушать. Она… она вышла из-под контроля машин и теперь существовала сама по себе, а договариваться со стихией – занятие бесполезное.