Юлия Ганская - Дороги Аннуина

Казалось, тишина в зале стала настолько ощутимой, что могла бы издавать тонкий звон.

Киан повернулся к Саге лицом, когда она приподнялась на носочках, стараясь уменьшить разницу в их росте, и обхватила его шею руками. Он не изъявлял никакого желания ответить на её прикосновения, словно она была чужим ему человеком. Если даже и так, то Саге сейчас не было больно. Она касалась его, надеясь запомнить каждую черточку лица и спрятать эти воспоминания так глубоко, как только возможно.

Жаль, что у них было так мало времени.

— Я хочу, чтобы ты был свободен, — прошептала Сага, делая глубокий вдох.

Дернув на себя руку Киана, Сага ощутила, что кинжал вошел в её тело так легко, будто бы она была большим куском масла. Сперва боли не было — было ощущение, словно она нырнула на огромную глубину, и весь воздух в её легких рванул вверх, стремясь под давлением выбраться наружу.

Когда она закашляла, выпуская его, губам стало неожиданно тепло, а рот наполнился солоноватым привкусом.

Глаза Киана широко раскрылись, и вместо прежнего холода в них плескался неприкрытый ужас.

Умирать было не так — то больно.

Горячая кровь с каждым новым вздохом, который становился короче и труднее, выплескивалась наружу. Саге наконец — то было тепло и холодно одновременно. Она осознала, что не чувствует ни рук, ни ног, однако там, где о коже лилась кровь, было горячо. Крови было слишком много — наверно Сага состояла внутри из нее на две трети.

Или же так ей только казалось.

Потолок Каэр Сиди неожиданно взмыл вверх и стал больше. Сага запоздало поняла, что дело в том, что сама она больше не стоит на ногах, а лежит на каменных плитах. Лицо Киана было по — прежнему рядом, и она улыбнулась.

Что сказать, у её смерти глаза цвета теплой летней грозы. И её смерть не скрывает, что по осунувшимся щекам текут самые настоящие слезы.

Хорошо, что он больше не смотрит на неё так, словно они никогда не были знакомы.

— Всё хорошо, — она подумала, что губы произносят слова слишком медленно, будто бы закоченевают на ветру. Сага хотела бы взять Киана за руку и успокоить, но казалось, будто ниже шеи её тело просто перестало существовать.

Ей хотелось дышать, но легкие не хотели раздуваться и впускать воздух. Сага словно отрывалась от земли и испытывала удивительную легкость — не нужно больше трудиться вдохнуть, шевелиться. Очень сильно тянуло в сон, но она старалась не закрывать глаза.

Киан что — то говорил. Он сидел на полу, удерживая её голову приподнятой, и стараясь не дать крови вырываться из дыры, проделанной в теле Саги кинжалом. Но у него это получалось слишком плохо, и кровь продолжала вытекать наружу, прокладывая себе дорогу по белоснежным полам Каэр Сиди прямо к саркофагу.

Когда Сага перестала бороться с мягким сном, который заставлял её тело становиться невесомым и легким, как пушинка, она подумала, что смерть не так уж и страшна.

Киану казалось, что его изнутри разрывает на части. Каждая капля крови, которая с оглушительным грохотом срывалась на пол, причиняла ему такую же боль, как если бы от него отрывали по куску тела. Он сидел на полу, прижимая к себе тело Саги, и боялся пошевелиться. До последнего ему казалось, что всё происшедшее нереально и является каким — то затянувшимся кошмаром. Он сейчас откроет глаза и обнаружит, что она живая и невредимая, спит рядом, свернувшись в клубок. И нет никакого Каэр Сиди, и никакого красного следа, который расплывается по её одежде прямо на груди. Нет, она всего лишь спит.

Казалось, что у него помутился рассудок. Он принялся звать её, пытаясь разбудить, но обнаружил, что Сага не хочет просыпаться.

Киан говорил ей то, чего никогда не осмелился бы произнести раньше. Он гладил её волосы испачканной в крови ладонью и признавался, что до неё никто не мог затронуть его сердца. Что она не может вот так вот оставить его тогда, когда он наконец — то нашел в ней свой дом.

Сага не отвечала ему, и Киан ощущал, что голос его почти сорван. Яркий камень в рукояти кинжала становился тусклым по сравнению с тем пятном крови, которое скапливалось вокруг саркофага Арауна, стекаясь к нему от тела Саги.

Её больше нет с ним.

Киан прижал то, что было когда — то Сагой, к груди, ощущая, что тело ведьмы холодно, как горный снег. Он отдал бы всё, лишь бы она была с ним. Но с ним она остаться не могла. Не было у него права отобрать у неё жизнь, полную спокойствия и благополучия, и дать взамен существование в Аннуине вместе с проклятым убийцей.

Она хотела, чтобы он был свободен. А он хотел свободы для неё.

Ему хотелось вопить от боли, которая становилась лишь сильнее с каждой секундой без неё.

— Ведьма ушла, — Пуйл положил руку на его плечо, стараясь привлечь к себе внимание, — ты не вернешь её. Пройдет время, и, возможно, что ощущение утраты не будет таким острым. Аннуин умеет стирать чувства и давать забвение.

— Я заберу её, — голос Киана был сорван, и каждое новое слово обдирало горло.

— Как хочешь, — Пуйл пожал плечами, — ты можешь похоронить её у подножия гор, но лучшей гробницы, чем Каэр Сиди, никто не может для себя найти. Ведь именно здесь находится сердце всего Иного Мира.

Киан молча поднялся на ноги, бережно удерживая тело на руках. Он спустится вниз, пройдя каждую ступень с ведьмой на руках. Они обменялись клятвами, и он не позволит ей остаться здесь — в холодном одиночестве.

— Теперь ты — часть Аннуина, — бросил ему в след Пуйл, — возможно, не самая лучшая, ведь ты — убийца родича богов и собственной жены, но я дам тебе бессмертие в моей охоте. Это то, ради чего каждый смертный готов умереть. Ты должен быть счастлив, хоть и не можешь сейчас оценить моего подарка.

Века без неё — ничто.

Он преодолел первую сотню ступеней огромной лестницы, и холод, обжигающий лицо, был не сильнее прикосновения легкого ветра. Сага казалась спящей на его руках — её ресницы покрывались узорчатым рисунком и лежали на щеках так безмятежно, словно она знала, что он не позволит никому нарушить её сон.

Когда — то давно Киан был маленьким мальчиком, который стоял в окружении изломанных и истерзанных тел своих родных. Он помнил ощущение беспомощности, которое было всепоглощающим и разрушительным, как море в шторм. Возможно, что именно это чувство и сделало его тем, кем он был — человеком, скрывающим за обличием могущественного полководца маленького слабого мальчика, который решил, что проще управлять сотнями воинов, чем защитить самого близкого человека.

Пальцы его посинели и нещадно болели от мороза, но Киан продолжал бережно прижимать к себе коченеющее тело Саги, словно мог согреть её. Вторая сотня ступеней или третья — они сливались воедино, словно он просто продолжал делать шаги, стоя на одном месте.