Екатерина Крылатова - Синдром колдуньи

Не уберу. Она и так твоя, вместе с сердцем и прочими органами – у нас документы есть. Подумалось: является ли Свидетельство о браке имущественным документом? Вроде как он теперь мой, со всеми подписями и печатями. Глупо, конечно. Нельзя оформить закладную на человека. Ни закладную, ни доверенность, ни квитанцию.

«Могу оформить, если тебе так спокойней», - мысленно хмыкнул Воропаев.

«Моя квитанция при мне», - взяла его руку в свою, чтобы соприкасались безымянные пальцы. Смешно, но я так и не вспомнила, носил он раньше кольцо или нет. Как-то выпало из памяти.

«До твоего появления не носил, в шкатулке лежало. Неудобное. Нашел и надел в качестве напоминания, кто я есть. Только оно и удерживало от… опрометчивых поступков»

«Каких, например?»

«Опрометчивых»

Со стороны мы казались беззаботной счастливой парой. Шутили, смеялись, слушали залихватские тосты и всевозможные поздравления-пожелания, но никто из присутствующих и не догадывался, чем нам стоило пережить минувшую неделю.

Тот разговор о моей… теоретической беременности стал не просто потрясением: он открыл мне глаза. Исписанный непонятными символами листок, на который я случайно наткнулась, – «игры разума»; травы из магазина Варвары Ромуальдовны – «для лечебных целей». Назначение всех остальных Артемий мне подробно расписал, а эти, остро пахнущие, - «для лечебных». Он много читал в последнее время – «для роздыха мозгов», что-то писал, искал в Интернете – «учиться никогда не поздно». Ну конечно, «Кровь нежити и ее применение в магических обрядах» – стопроцентная беллетристика, занимательное чтиво! Но я предпочла поверить на слово, за что и поплатилась.

Хочешь узнать, чем руководствовался человек – поставь себя на его место. Умом я всё прекрасно понимала, однако в душе поселилась обида. Чудовищный клубок жутких вестей не способствовал взаимопониманию, а для того чтобы хоть как-то всё осмыслить, требуется время. Время, время… «Выиграть время»…

На сцене Большого театра всё оставалось по-прежнему. Артемий успешно держался в установленных рамках, а я волей-неволей научилась себя контролировать. Наше общение, прохладное или дружелюбно-нейтральное, сводилось к банальным жилищно-бытовым («Будь добр(а), передай соль», «Ты не помнишь, дома хлеб есть?») или производственным фразам, без которых нельзя обойтись.

Он принял всё это как должное: не пытался растормошить меня, не вымаливал прощение, ни на чем не настаивал, не вздыхал украдкой – просто жил. И ждал, молча, без показательного страдания и собачьей тоски во взгляде. Предлагал даже отложить регистрацию на любой срок и чрезвычайно удивился отказу. Тактично оставлял наедине с собой, когда мне больше всего на свете требовалось уединение, и появлялся по первому зову – вербальному ли, мысленному ли. Обнимал или просто сидел рядом, но непременно уходил в конце. Я бросалась из крайности в крайность и недоумевала, как Воропаев умудряется. И почему? Пресловутое «мужское эго» никогда не было ему свойственно, а то, что я по ошибке принимала за это самое «пресловутое», оказалось совершенно иной гранью. Это сейчас я вижу всю наигранность и фальшь той давней обиды, а тогда не замечала. Шла неизвестно на чьем поводу да лелеяла какую-то странную уродливую гордость, где-то на уровне душевной Мариинской впадины радуясь своей стойкости. Не «сиропюсь», не бросаюсь на шею, а мученически терплю. Презирать меня или нет – дело ваше, но никто и никогда не сможет презреть меня сильнее, чем я сама себя презираю. Ложь, притворство, нелепый фарс – с чем боролась, на то и напоролась. Рыла яму «на всякий пожарный» и сама же в нее угодила.

Так или иначе, мы возвращались домой, перебрасывались парой бессмысленных фраз, ужинали и ложились спать, повернувшись спиной друг к другу. Ни намека, ни вздоха. Лишь однажды проснулась от того, что Артемий обнял меня во сне. Неосознанно, прижимаясь колкой щекой к животу и шепча мое имя. Утром он лежал на своей половине дивана. Не спал (я слышала по чересчур старательному дыханию), но упорно притворялся спящим. Пришлось включиться в игру – что еще оставалось?

Сегодня же Берлинская стена обиды дала трещину: какая-никакая, но свадьба. Воропаев замер, словно впитывая прикосновения, а я вновь очутилась меж молотом и наковальней. Убрать руку, не убрать? Последнее означало мою безоговорочную капитуляцию…

Не убрала. Пальцы привычно обводили каждый изгиб, гладили крохотную родинку у костяшки мизинца. Повернув его руку ладонью вверх, провела подушечкой указательного по переплетениям линий, слегка кольнула ногтем чувствительное место в центре. Погладила и снова кольнула.

«Поехали домой, - заглянула ему в глаза, даже не пытаясь скрыть нахлынувшего чувства, - прошу…»

Анютка больно пнула меня под столом, чуть не угодив по ноге Воропаева.

- Вы идите, я прикрою, - прошептала она. – Не хватятся, они уже готовые.

- С чего ты?..

- Да ладно вам, – театрально закатила глаза сестра. Переняла этот жест у новоявленного родственника. – Я не слепая и интеллектуально подкованная. Идите, а то взглядом друг друга уплетаете – мамулькиным котлетам далеко. Аж неприлично!

Соблюдая конспирацию, я отлучилась в «дамскую комнату»; Артемий вышел следом с интервалом в полторы минуты. Спешно зашнуровав-застегнув обувь, прошмыгнули на лестничную площадку. То, что меня потянули в лифт, не насторожило ни разу. Зря, наивность сгубила больше женщин, чем любопытство – кошек. Едва хлопнули покореженные двери, меня приперли к стенке и впились в губы крышесносящим поцелуем. Возмущенное «уканье» во внимание не приняли, да и возмущалась я скорее из чувства долга.

- Тём, я… мы… это трудно…

- Я понимаю. Жизнь нас ничему не учит, любовь моя. Наступаем на те же грабли.

- Всё снова запуталось, и мы… И я…

- Пусть лучше останется «мы», - поцелуй в плечо, и он с неохотой отстранился. - Идем домой.

Каша в животе, ветер в голове… Тьфу ты, наоборот! Одно ясно точно: не хочу терять его. Что бы ни случилось, я буду возвращаться. Как у пещерных людей: отдельно – плохо, вместе – хорошо. Просто вместе. Очень хорошо.

Бросив машину в родительском дворе, пошли пешком. Не сговариваясь. Идти через полгорода, но это – хорошо. Держаться за руки, переплетя пальцы и чуть помахивая в такт шагам, словно влюбленные подростки. Накрапывал теплый июньский дождь, постепенно перерастая в ливень. Пахло мокрым асфальтом, листвой, а еще летом. У лета свой, особенный запах. Запах счастья.

Мы промокли до нитки и в последний миг успели вскочить в автобус. Народу битком, несмотря на выходной день. Все вокруг шипели, ворчали и плевались, две бабули напротив нас обсуждали какую-то Таньку, «кошку блудливую». Автобус качало на поворотах, и словоохотливых старушек толкало друг на друга. Воропаев держался за поручень, а я – за Воропаева, обхватив его обеими руками поперек живота. На меня то и дело швыряло худощавого парня с торчавшими из ушей проводками наушников. Парень чересчур громко возмущался, рассыпался в извинениях, но особо недовольным не выглядел. Когда он в n-ный раз как бы невзначай коснулся моей руки, муж так же ненавязчиво повернулся боком, оказавшись между нами. Полеты во сне и наяву прекратились. Наверное, мы на хорошую дорогу выбрались.