Евгения Сафонова - Лунный ветер

И, прижавшись кожей к его коже, ощущая, как медленно успокаивается наше сердцебиение, слушая, как за окном неистовствует осенняя гроза — чувствовала, как в душу наконец проникает минувшее и не прожитое мною лето.

Томми вбежал в комнату, когда я заканчивала очередную главу. Заплаканный, всхлипывающий на ходу, он почти врезался в меня, уткнувшись лицом в мои колени и яростно сопя, вынудив отложить стальное перо и растерянно погладить тёмные кудряшки.

— Что случилось? — не дождавшись ответа, я хмуро подняла глаза на гувернантку, вошедшую в комнату следом за своим подопечным: должно быть, она пыталась его остановить, чтобы не мешал матери работать, но не успела. — Мадемуазель д’Аркур, что происходит?

— Простите, мэм. Не знаю, мэм, — пролепетала девушка, явно не находя себе места от стыда. — Мы просто читали с ним книгу о разных зверях и насекомых, а потом…

— Мам, я не хочу быть навозным жуком! — когда Томми всё же поднял голову, трудно было понять, что заставляет серую зелень его глаз светиться больше: слёзы или надежда. — Ты ведь не дашь мне в него превратиться? Не дашь Эсти меня убить?

Ситуация моментально стала мне ясна — и, с тяжёлым вздохом подхватив сына на руки, я усадила его себе на колени, чтобы обнять.

— Конечно, не дам. Мадемуазель д’Аркур, позовите Эстеллу, будьте добры. — Дождавшись, когда гувернантка уйдёт, я принялась успокаивающе баюкать Тома на коленях. — Не бойся, Томми. Хорошие маленькие…

В этот миг я подняла взгляд на окно, у которого стоял мой стол.

Из окон покоев, которые хозяин дома любезно нам предоставил, открывался превосходный вид. По розовому камню мостовых, пёстрыми ниточками вьющихся по белому городу, разливалось элладское солнце; срываясь с синих крыш, его лучи скользили по отвесному обрыву рыжих скал, над которым высилась столица острова, и нежились в сапфирных водах океана, танцуя по тихим волнам бликами столь яркими, что от них болели глаза.

Ощутив то, что фрэнчане называют «deja vu», я впервые за очень долгое время вспомнила бродячий цирк, хрустальный шар и черносливовый дым.

Так вот он, последний привет из далёкого прошлого…

Мысли, давно уже не причинявшие боль, всё равно навеяли грусть.

— Хорошие маленькие мальчики вроде тебя не превращаются в жуков, — закончила я, потянувшись за платком пальцами, привычно выпачканными в чернилах.

— Я не хороший. Я вор, — угрюмо ответил Том, пока я бережно вытирала его мокрые щёки. — И когда я умру, то стану навозным жуком.

— Ты вор? — при натуре моего сына это вызвало у меня только смех. — И что же ты украл?

— Он взял моего медведя. Сэра Галахада, — обличительно проговорила Эстелла, как раз появившаяся в арке, отделявшей мою комнату от гостиной. — Без спроса.

Глядя на это маленькое светловолосое воплощение Фемиды, я снова вздохнула. Перевела взгляд на гувернантку, ожидавшую дальнейших указаний за спиной Эсти.

— Благодарю, мадемуазель д’Аркур. Вы свободны.

Когда бедная девушка скрылась, я жестом велела дочери приблизиться. Эстелла безмолвно подчинилась. Она, как и я, никогда не пыталась увиливать от наказания — и, уважая обоих родителей, совершенно их не боялась. Гэбриэл всегда говорил, что мы слишком балуем наших детей… исправно продолжая этим заниматься.

Кажется, тогда, много лет назад — когда мне открылось то, что происходило только сейчас, — мне показалось, что дочь насуплена. Теперь я знала, что Эстелла никогда не супится: просто смотрит угрюмо и исподлобья, холодным светлым взглядом.

Взглядом своего отца.

— Эсти, так нельзя, — проговорила я, стараясь тщательно вымерить количество строгости в голосе — не слишком мало, не слишком много. — В конце концов, это всего лишь игрушка. Неужели тебе так претит поделиться ею с братом?

— Я не против поделиться, если у меня спросили разрешения.

— Я спрашивал, — обиженно протянул Том. — Ты не разрешила.

— Хорошо, я не против поделиться всеми игрушками, кроме сэра Галахада, — невозмутимо поправилась Эсти. — Но тебе поэтому всегда и нужно заполучить именно его, верно?

— Да, потому что ты не всегда хочешь со мной играть!

— У тебя есть Ланселот, вот с ним и играй.

— В некоторых историях без Галахада не обойтись!

— Снова делите своих рыцарей Круглого Стола? — вступая в комнату сквозь арку в выбеленной стене, весело осведомился Гэбриэл. — Одного никак в толк не возьму: отчего бы каждому из вас не обзавестись и Ланселотом, и Галахадом? Назовите так другие свои игрушки, и дело с концом.

В ответ дети устремили на него взгляд, исполненный глубочайшего непонимания, и я едва удержалась от того, чтобы снова не рассмеяться.

— Папочка, ты что? — укоризненно вымолвила Эсти. — Галахад и Ланселот могут быть одни-единственные.

— И Артур с Гавейном тоже, — добавил Том, мигом забывший о слезах. — И даже Мордред.

— Особенно Мордред, — сурово поправила Эстелла. — Второго такого… недостойного юноши точно не сыскать.

Гэбриэл посмотрел на меня, взглядом спрашивая «что на этот раз?». И, снова вспомнив то старое видение, я поняла: в отличие от меня, с того страшного года он и правда не постарел ни на день. Скорее помолодел, сбросив бремя своего одиночества и свою ледяную броню.

Дети и внуки фейри живут и старятся долго. Куда дольше простых смертных. И пусть мой супруг старше меня на тридцать с лишним лет — вполне возможно, что он меня переживёт.

— Наша дочь снова пугала своего бедного маленького брата, — произнесла я. — Судя по всему, грозила превратить его в жука.

Эстелла презрительно фыркнула.

— Он мальчик. И будущий граф Кэрноу. Постыдился бы пугаться и плакать, — уничижительно бросила она. — И говорила я ему совсем не это. Я ведь не какой-нибудь злой маг, чтобы превращать других в жуков.

Глядя на дочь, Гэбриэл вопросительно вскинул бровь:

— И что ты ему сказала, звёздочка?

Эстелла родилась в ту ночь, когда на небосводе впервые на моей памяти засияла Тенебри. Золотая, изумительно яркая, изумительной красоты комета, возвращавшаяся к нам раз в двадцать семь лет. Именно поэтому мы выбрали дочери то имя, что она носила теперь. Именно поэтому Гэбриэл ласково звал её «звёздочкой». Когда же боги подарили нам сына, муж первым предложил назвать его Томасом, добавив, что это окажется по меньшей мере справедливым, если следующий граф Кэрноу будет зваться именно так.

Я по сей день была благодарна Гэбриэлу за это. Ведь я думала о том же, но вряд ли бы осмелилась его об этом просить.

— Что тех, кто без спроса берёт чужие вещи, называют ворами, и, если он и дальше будет их брать, люди и боги его покарают. Его посадят в тюрьму, а когда он умрёт, Великая Госпожа заставит его родиться заново какой-нибудь мерзостью вроде навозного жука, — хладнокровно ответила дочь. — А если это будут мои вещи, он родится заново куда раньше, чем думает. Потому что в один прекрасный день я вырасту и научусь злиться по-настоящему, и тогда я попрошу у тебя револьвер и убью его, пока он не опозорил нашу семью.