Евгения Сафонова - Лунный ветер

Старик покряхтел, но покорно полез за седлом.

Когда мы с Ветром рысью выехали с заднего двора, матушка стояла на крыльце, высматривая меня в саду. Увидев вздорную дочь, она подобрала было юбку, дёрнулась вперёд, но, вспомнив о чувстве собственного достоинства, застыла на месте, скрестив руки на груди.

— Ребекка Лочестер, — отчеканила она, — я приказываю тебе…

— Я вам не служанка, матушка, — бросила я, прежде чем сорвать коня в галоп.

Лицо матери, исказившееся от изумления, на миг выделилось из круговерти размывшихся окрестностей. Потом его сменила яблоневая аллея, а её — гладь пруда; и когда копыта Ветра прозвенели по каменному коромыслу моста через реку, садовая зелень уступила место вересковым полям.

Бешеная скачка вернула ясность мыслям. В конце концов, что нового для себя я открыла? Что для матери я нелюбимый ребёнок? Это было ясно и так: за все восемнадцать лет своей жизни я не услышала от неё ни единого ласкового слова. «Душечка», «радость», «лилея моя» — всё это предназначалось Бланш, для меня оставалось лишь формальное «Ребекка».

То, что покатые плечи, льняные локоны вкупе с синей омутностью очей и многочисленные таланты нашей благородной матушки достались моей сестре, тоже откровением не являлось. Меня одарили угловатостью всех мест, которые могут быть угловатыми, неуправляемой копной каштановых волн и серой бесцветностью глаз; я когда-то смела считать их цвет походящим на грозовое небо, но матушка поспешила меня в этом разубедить. Каким-то невероятным образом все достойные и недостойные черты наших благородных родителей перемешались, и последние поспешили воплотиться во мне, тогда как первые заботливо подождали рождения моей сестры. Да, я училась куда лучше Бланш, прекрасно разбиралась в цифрах, а на коне сидела, по выражению отца, «будто родилась в седле», но… для матери эти таланты явно не являлись главенствующими.

То, что Бланш примет предложение Джона Лестера, я могла предположить задолго до этого счастливого события, свершившегося зимой. Пускай я не находила ровным счётом ничего привлекательного в этом елейном щёголе, но и предложение делали не мне. Конечно, матушку не радовало, что Бланш обручилась прежде старшей сестры, но отец не стал отказывать хорошему жениху лишь потому, что младшая дочь должна «ждать своей очереди». И завтра елейный щёголь прибудет сюда, в Грейфилд, на празднование дня рождения своей невесты; а по такому случаю лорд Дарнелл Чейнз, наш сосед, тоже решил удостоить наше скромное жилище своим присутствием. Вместе с Томом, его единственным сыном и моим дорогим другом.

Учитывая, что лорд Чейнз в последнее время вёл оживлённую переписку с моим отцом, даже слуги знали, что завтра Том попросит моей руки.

Я вынырнула из холодного течения собственных мыслей уже у самой кромки леса. Осадив Ветра, спрыгнула наземь. Уткнувшись лбом в буланую шкуру коня, зарыла пальцы в вороную гриву, постояв так недолго. Скулы, которые отхлестал встречный ветер, горели; шпильки, выбившиеся из причёски, тянули волосы. Я досадливо вытащила некоторые из них, а затем, подумав, избавилась от всех. Зашвырнула шпильки подальше, тряхнула волосами, наконец свободными, — и села на мягкий вереск, обняв руками колени.

Некоторое время я смотрела на поля перед собой. Потом откинулась назад, прикрыв ладонью глаза, защищая их от колючего солнца, чтобы взглянуть в хрустальный купол голубого неба надо мной. Растирая в пальцах вересковые цветы, позволила себе на минуту сомкнуть веки.

Том, Том… зачем я тебе? Кому из нас станет лучше от этого брака? Принесёт ли тебе счастье покорная, но не любящая жена?

И будет ли она покорной…

Когда я открыла глаза, то не сразу поняла, почему небо не голубое, а розовое.

Когда же поняла — вскочила и, судорожно отряхнув платье, окликнула Ветра, терпеливо пасущегося неподалёку.

Заснула! Да так, что уже смеркается! Неужели пропустила ужин? Дома, наверное, с ума сходят…

Мост, отделявший поле от сада, Ветер преодолел без единого звука: он летел так быстро, что копыта его едва касались земли, так, как умел он один. Я гнала коня с одной мыслью — успеть, пока градус родительского гнева не достиг точки кипения.

Но, как выяснилось, уже можно было не спешить.

Поручив Ветра заботам Элиота, поджидавшего у крыльца, я медленно поднялась наверх, на террасу: там ждали отец, с облегчением отиравший лицо платком, матушка, сжавшая губы в тончайшую линию, и некто в чёрных одеждах.

— А, вот и блудная дочь, — ледяным тоном проговорила матушка, когда я всё-таки преодолела каменные ступени.

Я ответила ей взглядом, в котором не было ни капли раскаяния.

— Знакомьтесь, мистер Форбиден, — вздохнул отец. — Наша старшая дочь, мисс Ребекка Лочестер.

— Мисс Лочестер, — повторил стоявший между моими родителями незнакомец, прежде чем оглядеть меня с головы до ног.

Я знала, что он видит. Растрёпанную каштановую гриву, тонкие руки без перчаток, большеротое личико с пылающими скулами и платье в веточках вереска. Посмешище, пародию на благородную леди.

Но это зрелище отчего-то заставило его улыбнуться.

— Гэбриэл Форбиден, — наконец представился мужчина. — Безмерно рад знакомству.

Я молчала, на миг забыв о необходимости ответа.

Его одежды казались отрезом ночного мрака, опередившего время и просочившегося в закат. Новый владелец Хепберн-парка казался моложе моего отца, на вид я дала бы ему от тридцати пяти до сорока. Умирающее солнце окрашивало багрянцем его светлые, почти белые волосы, прихваченные чёрной лентой в низкий хвост. Черты гладко выбритого лица мужественно-изящны, тонкие губы улыбаются какой-то порочной улыбкой, в руке, облитой чёрной перчаткой, — конский хлыст… Но об ответе меня в первую очередь заставили забыть глаза «корсара». Правый, серебристо-голубой, с узкой чёрной точкой в центре, и левый — карий с зеленоватым отливом, с широким кругом по-кошачьи расширенного зрачка.

Глаза притягивали взор. И не только своей природной поразительностью, но и взглядом: он был уверенным — без гордыни, изучающим — без пытливости, ироничным — без пренебрежения, умным — без кричащего желания выказать собственные знания. Обладатель такого взгляда явно знал себе цену, но предпочитал не проявлять свои таланты без особой на то надобности, крайне редко отпирая замки собственной души.

А ещё он был… опасным.

И несколько хищным.

— Очень рада, — всё-таки промолвила я, присев в реверансе.

— Должен сказать, ваши родители были столь обеспокоены вашим отсутствием, что даже не решились сесть за стол… хотя ваша сестра неоднократно и недвусмысленно намекала на то, что она голодна.

Голос его был спокойным, звучным и певучим. Он сказал не более того, что сказал, однако я откуда-то поняла: он, познакомившийся с обитателями Грейфилда всего пару часов назад, знает всё про матушкины приоритеты.