Евгения Сафонова - Лунный ветер

Я не мешкала, одеваясь и спускаясь вниз, но, когда подошла к крольчатнику, другие домочадцы уже толпились вокруг. Нэнси, должно быть, увели. Я увидела Бланш, обмякшую на руках у отца, бледное лицо Тома и зеленоватое — матери, но слишком поздно услышала предостерегающие крики, чтобы не успеть обратить взор на распахнутую прутчатую дверцу.

Дверцу, за которой…

Зрелище заставило меня отшатнуться, судорожно дыша, чтобы справиться с внезапно подступившей тошнотой.

— О, боги, — невольно вырвалось у меня. — Разодраны в клочья…

— Кто это сделал? — прошептал Том.

Белизна его щёк спорила с молочным цветом моего платья. Неожиданно: никогда раньше не замечала в друге подобной слабости.

— Волк, — мрачно отозвался отец. — Нэнси говорит, она вставала ночью и слышала вой. Где-то рядом.

— Я тоже, — припомнив своё ночное пробуждение, сказала я.

— Бедная Бланш, — всхлипнула матушка, — она так любила играть с пушистиками…

Однако ни слезинки не роняла, когда их отправляли на кухню, подумала я — и, поражённая неожиданной мыслью, вскинула голову.

— Но как волк открыл дверцу крольчатника?..

— Наверное, её забыли запереть, — предположил отец. Оглядев собравшихся, нахмурился. — Мистер Форбиден ещё спит?

— Он ушёл с рассветом, — подал голос Элиот. — Просил передать, что его ноге гораздо лучше, Нэнси ему компрессы какие-то сделала… Благодарил за гостеприимство. Обещал пожаловать на ужин, но не обещал, что сегодня.

Морщинка меж бровей отца разгладилась.

— Что ж, — молвил он, — хозяин Хепберн-парка будет в нашем доме желанным гостем.

Я вспомнила свой сон, и мурашки пробежались по моей коже — на тёплом майском ветру.

К обеду начали прибывать гости. К счастью, к тому времени последствия волчьего визита уже успели устранить. Я терпеливо взирала с крыльца, как Джон Лестер рассыпается в любезностях перед Бланш, пока его сестра восторженно щебечет какую-то милую чепуху; как расцеловывается с миссис Лестер матушка; как главы семейств сердечно жмут друг другу руки. Завтра Бланш исполнялось семнадцать, свадьба намечалась через месяц, и все ощущали себя одной большой семьёй.

Когда моё обязательство встречать гостей себя исчерпало, я с облегчением удалилась на задворки сада с книгой. Рэйчел, единственная моя подруга, оставшаяся в Ландэне, прислала мне эту книжную новинку с самыми восторженными рекомендациями, так что роман определённо заслуживал внимания. Впрочем, я долго сидела на скамье, бессильно скользя глазами по первой строке, пытаясь понять её смысл; мысли мои были далеко.

Новый сосед. Странный сон. Кролики… Хотя наверняка этот сон — простая случайность, навеянная знакомством с мистером Форбиденом и волчьим воем. Что же до дверцы крольчатника, её действительно забыли запереть, а кролики оказались настолько глупы, что даже не попытались сбежать. Всё просто.

Успокоив себя таким образом, я утопила неясную тревогу в глубинах души и наконец погрузилась в чтение. Впрочем, почитать мне так и не дали: я ещё не закончила первую главу, когда на страницы легла чья-то тень.

— Как твоё самочувствие, Ребекка?

— Более или менее. — Я подняла взгляд, силясь скрыть досаду. — Как ты, Том?

— Прекрасно. Ещё более — с тех пор, как тебя увидел.

— Том, от твоего высокопарного слога у меня скоро начнётся чесотка.

— Это лишь жалкая попытка выразить мои чувства.

— Мне были куда больше по вкусу чувства мальчишки, с которым мы бегали наперегонки и прыгали в речку с ив.

Том не ответил, как всегда, стоило мне заговорить о былом.

— Что читаешь? — спросил он вместо этого.

Я молча повернула книгу обложкой вверх.

— Каррер Белл? Никогда не слышал о таком авторе.

— Это его первая книга. Надеюсь, будут и последующие.

— Книга так хороша?

— Если ты какое-то время не будешь меня отвлекать, я смогу об этом посудить.

Когда его глаза потемнели, я пожалела о своей резкости.

— Том. — Я поднялась со скамьи, стараясь смягчить свой голос. — Я хотела сказать…

В следующий миг у меня перехватило дыхание по той причине, что руки его обвили мою талию, и эти стальные объятия выбили весь воздух из моей груди.

— Ребекка, ты действительно так жестока? — глаза Тома оказались так близко, что я могла пересчитать ресницы. — Почему ты пренебрегаешь моими чувствами?

— Том…

— Ты не видишь, как я схожу с ума? Ловлю каждый твой взгляд, слово, улыбку? Как живу и дышу ради тебя? Да, я знаю, что для тебя я остаюсь мальчишкой, с которым можно на пару читать страшные сказки, но я надеялся, что ты повзрослеешь… поймёшь…

Я не узнавала его. Это был не тот милый мальчик, с которым мы вместе играли в детстве, — но кто-то, кого я не знала: чужой, страстный, серьёзный, взрослый — только не Том. Его хватка чуть не ломала кости, но пальцы его дрожали. Чужие руки обжигали даже сквозь шёлк платья, горячее дыхание лихорадило мои щёки, и эти глаза… я вдруг поняла, что заставило их потемнеть.

Расширившийся зрачок, сделавший их чёрными.

— Том, я…

А потом я лишилась возможности сказать хоть слово, потому что его губы — жадные, жёсткие, яростные — прижались к моим губам.

Поцелуй был почти укусом. Яд странного оцепенения пробежался от губ по телу, заставляя забыть о необходимости дышать, моргать, сопротивляться.

Затем я обеими руками толкнула юношу, бывшего моим другом, в грудь, вывернулась из огненных тисков и, отступив на шаг, наотмашь хлестнула его по щеке.

— Да как… — слова застревали в горле, — как ты… смеешь…

Он не попытался снова схватить меня. Не тронул место удара, проступавшее на коже красной отметиной. Просто стоял, опустив руки, молча вглядываясь в моё лицо со странным отчаянием в чёрной бездне, которой обернулись его глаза.

И тогда, задыхаясь, я подобрала юбку и побежала, каждым шагом вторя бешеному ритму молоточков в моих висках.

Я остановилась лишь где-то в полях. Прижала ладони к щекам — пальцы мои показались мне ледяными. Сердце колотилось, мысли путались, всё перед глазами плыло в странной дымке. Потом решилась оглянуться.

Меня никто не преследовал.

Том. Том, мой добрый друг, который никогда меня не предаст, никогда не сделает мне больно… так думала маленькая наивная я. Что ж, этот поцелуй — первый мой поцелуй, украденный, вырванный силой — сказал мне куда больше, чем могли сообщить любые слова.

Я отняла ладони, уставившись на мокрые пальцы. Яростно растёрла слёзы по щекам. Я плачу? Отчего? Потому что друг — самый старый, самый верный друг — ради сиюминутной прихоти запросто наплевал на мои желания и нашу дружбу?..

Фоморы бы тебя побрали, Томас Чейнз!