Матильда Старр - Проклятие на троих [СИ]

Лишь о последнем своем ритуале она не рассказала ничего. Это личное. И никого не касается.

Он слушал внимательно, не прерывая и не выказывая отношения к услышанному. Когда она закончила, он сказал:

— Чего-то похожего я и ожидал, было полезно услышать это от вас, госпожа Агнесса.

Она поморщилась. Воспоминания об этом обращении были не слишком приятными.

— Зовите меня просто Маша.

— Договорились. Могу сказать, что я с самого начала не был сторонником вашего устранения. Но есть вещи, с которыми сложно спорить.

— Такие как список официальных врагов человечества?

— И это тоже. Но главное — фонд награждения того, кто избавит мир от Агнессы, начинает собираться сразу же, как только ведьма будет повержена. То есть он собирался почти сто лет. И в несколько месяцев решить, что политика братства поменяется, тоже не так просто. Хоть я и старался…

— Тем не менее, вы позволили Линде раз за разом пытаться меня убить.

Стремление «братьев» выглядеть белыми и пушистыми, конечно, можно понять. Да только не все, что они делали, в этот образ вписывается.

Он пожал плечами.

— Разве ей хоть кто-то мог запретить? Равно как и не выплатить вознаграждение. Но поверьте, если бы я хотел вас убить, я бы нашел куда более искусного исполнителя. Кроме того, у меня не было сомнений, в том, что сильнейшая ведьма сможет за себя постоять, особенно когда ее враг столь слаб и неумен. Если честно, я больше беспокоился не за вас, а за глупую девчонку.

Маша задумалась. Выглядело более чем правдоподобно.

— Но вы же сами отдали приказ меня убить. Я осталась жива по чистой случайности, а Мадлена пострадала!

— Я отдал этот приказ одному из неофитов — юнцу с горящими глазами, который очень хотел сражаться во имя добра, но уж точно не с молодыми красивыми девушками. Если бы мы действительно хотели вас устранить, даже с учетом ошибки, вашей подруги уже не было бы в живых.

Воцарилось молчание. Впрочем, долго молчать они не могли себе позволить. Не стоило забывать, что за дверями обеспокоенная общественность ждала счастливого исцеления. Кажется, и Елизей думал о чем-то похожем.

— Так что вы хотели предложить? — спросил он. — Вы же хотели что-то предложить.

— Насколько я понимаю, главная претензия светлых ко мне — это то, что темные могут воздвигнуть меня на флаг и, воспользовавшись моей силой, устроить знатную заварушку.

Он кивнул.

— И история показывает, что такое уже случалось, — мог бы не говорить. Это для него — история, а для нее — прожитое и выстраданное. — К счастью, благодаря вам сейчас заварушку устраивать особо и некому.

Единственный, кто был на это способен, мертв. Его союзники, если они и есть, дезориентированы.

— А кто мешает вам это сделать? Воздвигнуть меня на флаг? Злобная, плохая ведьма перевоспиталась.

Стала хорошей и доброй. Пошла по пути света. Если нужно сделать какие-то заявления, не вопрос, сделаю. Но учтите, убийства и прочие пакости, даже во имя добра я поддерживать не буду.

Елизей задумался. Похоже, убийства во имя добра ему тоже не очень нравились. В конце концов, ему даже по профессии положено вытаскивать людей с того света, а не отправлять их туда.

— Мне нравится ваша идея, — сказал он. — Но вы же понимаете, один я такие решения не принимаю. Так что нужно время. В любом случае могу сказать, что я рад нашему знакомству. И надеюсь, оно станет полезным для нас обоих.

Маша бросила красноречивый взгляд в сторону Тининой кровати. Лекарь кивнул и подошел к пациентке.

Он колдовал над ней минут пять, не больше. Маша не смотрела. Суеверно отвернулась, чтобы не мешать, не сглазить. Она слышала треск искр, ее обдавало жаром, а потом все закончилось. А она все сидела, боясь посмотреть.

— Кто вы? Где Джесс? Где отец? С ними все в порядке? — услышала Маша слабый голос.

И словно разжалась какая-то пружина внутри, она разрыдалась.

Теперь, когда у лекарей появилось сумасшедшее количество забот, выбраться из лазарета стало куда проще, тем более что Елизей недвусмысленно дал понять: Маша абсолютно здорова и в дальнейшем лечении не нуждается. А нуждается в прогулках по свежему воздуху, здоровом питании и в умеренных физических нагрузках. Так что уже через несколько часов она оказалась в своей комнате.

Нельзя сказать, что она чувствовала себя слишком уютно. Пустая кровать Тины, ее косметика, которая за эти дни успела покрыться тонким слоем пыли — каждую секунду напоминало о том, что подруга все еще не в порядке. Пока все оборачивалось не так уж и плохо. Пока. Пока она не приняла самого трудного решения в своей жизни.

В дверь постучали. Ни к чему это. Толпы соболезнующих и любопытствующих однокурсников она точно не выдержит. Праздные вопросы, настороженные взгляды — это совсем не то, что сейчас ей нужно. А нужно ей переодеться, принять душ и потом уже вернуться к делам, которых накопилось немало.

Не отвечая на стук. Маша юркнула в душ. Перебьются.

Она провела под теплыми струями хороший час. Это ведь так здорово — стоять под водой и ни о чем не думать, ничего не делать, никого не убивать, не снимать проклятья, не вляпываться в неприятности. А просто слушать, как шумит вода, и ощущать, как теплые струи стекают по телу. Но стоять там до бесконечности, пока не состаришься или пока сезонно не отключат горячую воду, у нее не было возможности. Поэтому рано или поздно ей пришлось набросить халат, обернуть волосы полотенцем и выйти.

Не успела она забраться на кровать, стук повторился. А этот кто-то настойчивый!

— Входите, — со вздохом сказала она.

На пороге появился Морис.

— Ты теперь будешь меня избегать?

Он выглядел смущенным. Если начистоту, Маша и сама думала, что будет испытывать неловкость после всего, что случилось. Потому-то и поспешила сбежать до того как Морис проснется. Но неловкости не было.

Наверное, если тебя пытаются убить, потом опять убить, потом похитить, и все это за пару дней — ты начинаешь спокойнее относиться к тому, что не смертельно.

Так что сейчас она просто была рада его видеть.

Нет. Не просто.

Она была ужасно рада его видеть — таким растерянным и близким. Маша невольно сделала шаг навстречу и тут же оказалась крепко сжатой в объятиях. Этого и не хватало ей все эти дни — почувствовать себя безопасности. Рядом с Морисом было легко и надежно — и ни о чем не хотелось думать.

Только думать нужно. О многом.

— Я знаю, что вы решили.

Ну вот. Хорошо не может длиться вечно. Ему не нужно было уточнять — что и с кем решили. Все и так ясно.

— Я ничего не решала, — она постаралась отстраниться, но Морис не разжал рук.

— Это не должен быть Рафаэль… И раз уж кто-то должен…

Ясно. Эти двое снова соревнуются в благородстве. И им не терпится вложить ей в руки жертвенный нож.