Бронислава Вонсович - Сорванная помолвка

— Переживаешь, что Бруно уехал? — спросила фьордина Каррисо.

— Нет, — попыталась я соврать.

Но предательская слезинка повисла на реснице. Наставница ее промокнула вытащенным из кармана кружевным носовым платочком и сказала:

— Дульче, у вас непременно все хорошо будет, поверь.

— Будет, — согласилась я, — только по отдельности.

Фьордина Каррисо усмехнулась, но совсем не обидно, напротив — как-то по-доброму, и обняла меня. Я уткнулась в ее целительскую мантию и расплакалась. Слезы приносили облегчение, хоть и были совершенно неприличным явлением для фьорды из нашей семьи. Наставница гладила меня по голове и тихо что-то говорила. Слезы уходили, и их место занимала звенящая пустота осознания, что из моей жизни навсегда ушло что-то важное. Я отстранилась от своей утешительницы и неловко сказала:

— Извините.

— Дульче, — как ни в чем не бывало невозмутимо сказала она, — как ты смотришь на то, чтобы отработать необходимый по контракту год у нас в госпитале? Я отправлю запрос во Фринштад. Думаю, его удовлетворят.

— Это было бы просто замечательно! — попыталась я улыбнуться.

— Вот и хорошо, — сказала она с ответной улыбкой.

Как мне все-таки повезло, что я попала в это замечательное место! Все относятся ко мне с таким вниманием и участием с самого моего появления. Что Лусия, что фьордина Каррисо, что фьорд Кастельянос — все только и думают, как облегчить мою жизнь, которая стала бы совсем замечательной, если бы… Я попыталась отбросить все мысли о Бруно. Нужно привыкать, что его в моей жизни больше нет и не будет.

Но это оказалось не так-то просто. На следующий же день вечером недовольный работник почтового отделения маялся у моей двери. Пакет в его руках требовал немедленного вручения. Даже не надо было смотреть на адрес отправителя, чтобы понять, от кого он пришел.

— Фьорда Кихано? — оживился почтальон. — Вам срочное письмо от фьорда Берлисенсиса. Со звуком и изображением.

Он аж надулся от важности — наверное, не слишком часто к ним приходят такие вот дорогие отправления. Но я его разочаровала:

— Я не возьму.

— Как — не возьмете? — недоверчиво сказал он. — Это же очень важное сообщение, если его таким способом отправляли.

— Не возьму, — повторила я. — Ни это, ни любое другое сообщение от фьорда Берлисенсиса. Можете где-нибудь у себя отметить, чтобы лишний раз ко мне не ходить.

Если бы он начал меня уговаривать, я бы, наверное, не выдержала и взяла этот пакет — руки к нему тянулись сами, так хотелось узнать, что же там Бруно говорит. Но почтальон лишь равнодушно сказал:

— Дело ваше, фьорда. Отметьте вот здесь, что отказываетесь от вручения.

Пакет заманчиво маячил перед глазами, но я собрала силу воли, всю, которую смогла в себе найти, и написала отказ. Фьорд удовлетворенно кивнул и пошел вниз по лестнице, унося с собой те мысли и чувства, что хотел донести до меня Бруно. Может, напрасно я так поступила? Теперь мне никогда и не узнать, что же там записано…

Время шло. Но то ли Бруно ничего мне больше не присылал, то ли почтальон решил не загружать себя лишней работой. Я ходила в госпиталь, занималась там ежедневными делами, но из головы не выходили мысли о Бруно. Может, он и не собирался мне больше писать? Девушек много, одна отказала — другая согласится. Я уже представляла Бруно в компании другой, и от этого было еще хуже — ведь я сама от него отказалась, чтобы вручить той неизвестной особе с матримониальными планами. Теперь она залечивает его душевные раны от разрыва со мной, и наверняка успешно залечивает. Поэтому когда я опять увидела у своей двери почтальона, необычайно рассердилась.

— Я же сказала, что не буду брать письма!

— В прошлый раз речь шла о письмах от определенного фьорда, — недовольно сказал он, — а сейчас отправитель совсем другой. Или вы вообще никаких писем брать не собираетесь? Так бы сразу и сказали, чтобы я не бегал туда-сюда. Распишитесь в отказе.

— Нет, я возьму. — Я торопливо выхватила конверт и с удивлением узнала ровный округлый бабушкин почерк. — Спасибо, что принесли.

— Распишитесь в получении, — проворчал почтальон. — Вот фьорды пошли — сами не знают, чего хотят. То берут, то не берут. То отказываются, то не отказываются. Правильно говорят, у всех молоденьких девушек ветер в голове. Что надует, то и есть.

Меня его слова даже не обидели, все мысли были о письме из дома. Бабушка со мной даже разговаривать не хотела, а тут вдруг расщедрилась на целое письмо. Вдруг Берлисенсисы и вторую помолвку представили в таком виде, что она сейчас от меня откажется и потребует, чтобы я никогда им больше не писала, ничего не присылала и не вызывала по магофону? Даже страшно стало письмо вскрывать. Я держала его в руках, не решаясь ни разрезать конверт, ни отложить на потом, когда немного успокоюсь. Но поняла — все равно не успокоюсь, лучше уж сразу прочитать, чем мучиться неизвестностью.

Ножа для бумаг у меня не было, поэтому я просто ножницами отрезала самый край конверта, вытащила письмо и… зажмурилась. Постояла немного с закрытыми глазами, открыла их. Письмо никуда не делось. Бисеринки круглого бабушкиного почерка усеивали листок, как какая-то сложная вышивка, и никак не хотели складываться в слова. Но мне все же удалось успокоиться до такой степени, чтобы прочитать написанное.

Прочитала и не поверила своим глазам. Прочитала еще раз — в письме ничего не изменилось. Письмо просто дышало возмущением и злостью. Но не на меня — на Соледад Берлисенсис. Бабушка писала, что если бы знала, что внук этой особы обо мне не подозревал и женитьбу не планировал, никогда бы меня во Фринштад не отправила. Что из разговора со своей подругой по пансиону поняла, что фьорд согласен. И что приезд Бруно ей открыл глаза, и она теперь чувствует себя ужасно передо мной виноватой, поскольку подумала о своей внучке так плохо — что я могу сбежать из дома, воспользовавшись помолвкой.

Она просила прощения и писала, что очень меня любит. И что погашение всего долга семьи Кихано не искупает вины Соледад Берлисенсис, пусть у нее даже такой хороший внук, который не поленился приехать с объяснением сам, а не отправил соответствующее письмо, хотя было очень заметно, как ему неудобно перед нашей семьей. А еще она написала, что Бруно не похож на фьорда, который бегает за чужими ветряными мельницами. И вообще, маг Огня — фьорд более надежный, чем маг Воздуха.

Прямо она не говорила, но было заметно, что не возражала бы, стань Бруно моим мужем. Но сам он ей ничего такого не говорил. Получается, они просто откупились от нашей семьи, чтобы избежать скандала? На глаза от обиды навернулись слезы, но я тут же себя одернула. Для семьи выплаченный долг — это благо. Бабушка перестанет экономить каждый эврик, сестра сможет поехать в следующем году в Академию, а Алонсо не придется продлевать контракт. И дом, наш дом станет таким же прекрасным, как раньше. А это главное.