Розалинда Шторм - Отражение

Влажная рубаха мешает, прошу, чтобы снял. Ведь он – мой спаситель. Только он может сделать меня счастливой.

Да!

Какой же он горячий. Я плавлюсь в его руках, словно воск. Схожу с ума, с каждым поцелуем, с каждым прикосновением приближаюсь к чему-то новому, неизведанному. Оно отзывается сладкой судорогой в животе, блаженной дрожью в коленях. Заставляет выгибаться навстречу ласкам и ждать большего.

Голод. Вот как я могу назвать это чувство. Нестерпимый голод, который не утолит пища. Ведь голод тела можно заглушить только одним способом.

Раскрываюсь, потому что больше не могу терпеть. И кричу от восторга, ощутив приятную тяжесть своего спасителя.

Наши губы опять встречаются. И вновь поцелуй, от которого идет кругом голова.

– В последний раз спрашиваю тебя, – его голос срывается на хрип. – Ты вправду этого хочешь?

Что же он медлит, ведь я скоро сгорю от желания.

– Да! Да!!! – яростно шепчу ему в рот и, наконец, прозреваю.

Глаза желтые, хищные, опасные. Но мне не страшно, ведь этот хищник мой.

Но куда же он?!

Лицо напротив истончается, растворяется, словно туманная дымка. Ощущение чужого тела внезапно исчезает.

– Не уходи! – кричу изо всех сил. – Ты обещал! Сказал, что не оставишь меня!!!

Голова вдруг взрывается болью, я охаю от неожиданности и… просыпаюсь.

Некоторое время я лежала с закрытыми глазами, выравнивая сбившееся дыхание. Потом все-таки подняла веки. Все еще темно. Значит, до утра далеко. Впрочем, это даже к лучшему. Я не представляла, как бы вышла в люди после такого сна. Губы горели, будто и вправду их владелица жарко целовалась. Хотелось смыть с тела следы возбуждения, пусть даже холодной водой из ручья, но я боялась пошевелиться. Разбудить второго участника сновидения.

Вот только бояться было поздно.

– Груша, – голос Альдамира почему-то хриплый. – Ты проснулась?

Мне бы промолчать, сделать вид, что все еще сплю. Выждать время, дав себе возможность успокоиться, но вместо этого я ответила:

– Да.

Движения близнеца в темноте не увидела, ощутила лишь порыв ветра, взметнувший челку. И вот его дыхание совсем близко, обжигало и без того пылавшие щеки. Я против воли потянулась вверх, ища губы.

– Ты тоже видела сон? – Вопрос мгновенно осадил взбунтовавшиеся гормоны.

В груди вдруг защемило, а на глазах выступили слезы.

Только сон, и ничего больше. Взбрык подсознания, но почему тогда так хочется плакать?!

– Ответь мне, Груша, – продолжал он давить. – Ты видела?

– Да, – теперь мой голос срывался. – Видела…

– Скажи, что ты видела, Груша.

Зачем он издевается? Неужели не понятно, что связь опять притягивала нас друг к другу? Не спрашивая желания, толкала в объятья.

– Не молчи, ответь. Мне важно знать. Важно понять.

Его лицо совсем близко, а я ведь слишком хорошо помню вкус его губ.

– Груша, прошу…

Хочешь знать – знай. Почувствуй то же, что сейчас ощущаю я.

Оказалось так просто поднять руку и наклонить голову Альдамира ниже. Прикоснуться губами ко рту и, не встречая сопротивления, скользнуть языком внутрь. А потом с замиранием сердца услышать стон, такой же, как в том сне.

Мы целовались самозабвенно, отдаваясь вспыхнувшей страсти. Но настоящий мир еще более жесток, чем мир сновидений. Заскрипел полог палатки, пахнуло дымом, а после голос Палиано произнес:

– Пора вставать.

Альдамир Скай дэ Роушен, бывший наследник Владыки мономорфов, с трудом заглушил в себе желание разорвать Палиано в клочья. Декан вовремя убрался восвояси, видимо, почуял неладное. И даже задернул за собой полог, закрывая их от остального мира. Вот только им и вправду следовало остановиться, но, Предопределение, как же ему этого не хотелось.

Что это – полное сумасшествие, временное помешательство или действие связи, – уже не было важно. Только шальной взгляд Агриппины, ее губы, алые, припухшие, манящие. То, как она доверительно льнула к нему, цеплялась тонкими пальчиками за рубаху, звала его по имени, срываясь на стон.

Ради этого можно и умереть.

Но мир ждал. Звал голосами однокурсников, требовал вернуться беспокойными птичьими криками. Альдамир медленно оторвался от Груши, ощущая, как болезненно сжалось сердце, чувствуя, что комок встал в горле. Близнец протестующе захныкала, потянулась следом, и принц не смог сдержаться. Ответил, растворяясь в невыносимой нежности.

И когда он успел превратиться в тряпку? Впрочем, неважно. Неважно! Пусть все идут к Непроизносимой! Он больше не может сопротивляться.

Вот только что это за тонкий писк над ухом? Кто-то зудит, словно мелкий кровосос.

Как ни пытался Альдамир отстраниться от досадной помехи, но не сумел. Писк становился сильнее с каждой секундой, а потом и вовсе превратился в возмущенное чириканье. Пришлось принцу вновь отвлечься от Агриппины.

Оказалось, возле плеча зависла в воздухе посланница матери. Кивинка едва держалась, видно было, что истратила почти всю энергию и оказалась на грани развоплощения. Пришлось взять ее на руки и влить немного силы. Скорее всего, ей еще лететь обратно.

– Что случилось? – Груша тоже заметила гостью и теперь с любопытством на нее глядела.

– Не знаю, – ответил Альдамир, поглаживая птичку, заодно нашаривая сообщение. – Но скоро узнаю.

В том, что послание от матери и оно важное, принц не сомневался. Не зря же кивинка пролетела неведомое расстояние, нашла его непонятно где, едва не умерев по дороге.

Прямоугольник письма обнаружился там, куда обычно его прикрепляла матушка, между крыльями. Вестница зачирикала громче, повернулась спинкой, чтобы Альдамиру было удобнее его снять.

Едва прямоугольник оказался у него в руках, принц отдал кивинку Груше и, пока близнец, сюсюкая, гладила птичку, быстро проколол мгновенно отросшим когтем палец и приложил ранку к деревянной поверхности. Прямоугольник вспыхнул белым и расправился бумажным листом. Строчки, написанные почерком матери, скакали. Некоторые буквы размазались, будто на них капнули водой или слезами.

Здравствуй, сын. Прости, что отрываю тебя от учебы, но мне больше не к кому обратиться. К сожалению, мне придется тебя расстроить.

Твой отец внезапно очень сильно заболел. Буквально сгорел за день. Лекари только разводят руками. Они впервые видят подобный недуг и не знают, как помочь Владыке. Ни магия, ни заговоры, ни травы не помогают. Дер ду Милош постоянно с ним, вливает силу, но этого мало.

Сошелиар перестал ходить, почти не ест и не пьет, только бредит. И постоянно зовет тебя.

Родной, прости. Я знаю, что нельзя прерывать учебу, но мне очень страшно. Прошу, умоляю тебя, прибудьте с Грушенькой хоть бы на день, на час. Навестите отца. Боюсь, ему осталось страдать совсем недолго.