Eve Aurton - Теряя себя

— Расскажи мне о нем, о вас. Что ты чувствовала, когда он приставал к тебе?

Странное желание узнать все подробности.

— Я чувствовала отвращение, потому что он был мерзким, настолько мерзким, что когда он подходил ко мне, мне становилось тошно. Неопрятный и толстый, он вынуждал официанток отдаваться ему, потому что все мы дорожили работой, которую в Изоляции довольно сложно найти. Я помню его горячие потные руки на моих бедрах и отвратительное дыхание перегара; его губы, оставляющие мокрые поцелуи на скулах, когда я отворачивалась от него, едва сдерживая подступающую рвоту. От него всегда пахло потом, — я шепчу это, не поднимая взгляда и упрямо смотря на пуговицы жилетки Рэми, вновь и вновь пересчитывая их и перебирая в памяти неприятные моменты. Только теперь, озвучив свои ощущения, я могу увидеть разницу между бывшим хозяином и нынешним — полной его противоположностью. Господин пахнет дорогим парфюмом, красив и статен. Мне повезло, наверное.

— Замолчи, Джил, — в его голосе столько злости, что я удивленно вскидываю глаза, натыкаясь на плотно сжатые челюсти и опасный блеск, вернувшийся к своему обладателю. Мурашки по коже от волн гнева, исходящих от него. Но ведь он сам просил рассказать, чем я могла так разозлить его? — Больше ни слова, лучше займись делом, — Рэми откидывается назад, кладя руки на подлокотники и ожидая моих действий. А я не знаю, как подступиться, поэтому робко провожу руками по его бедрам, от колен до самого паха. Затем обратно, будто невзначай задевая скрытый под тканью брюк член, напрягшийся от моих прикосновений. Пряжка ремня, пуговица и ширинка, с которой мне помогает справиться Хозяин. Он чуть привстает, позволяя спустить с себя одежду, и прикрывает глаза, когда я впервые так откровенно касаюсь его ТАМ. Сначала осторожно и несмело, боясь сделать что-то неправильно, а потом более раскрепощенно, обхватывая ладонью и делая поступательные движения.

Его кожа нежная, словно бархатистая, я вижу каждую венку под ней, чувствую его напряжение и склоняюсь ближе, тайком бросая на него настороженный взгляд. А что если ему не понравится? Ведь я не сравнима с Адель, опыт которой вырабатывался столетиями. Я даже ощущаю укол зависти, потому что на ее фоне я выгляжу полной неумехой.

— Смелее, ma petite, — Рэми кладет ладонь поверх моей руки и сжимает пальцы, вынуждая меня плотнее обхватить его член. Он открывает глаза и смотрит на меня возбужденно горящим взором, пока я деликатно провожу языком по головке члена, слизывая выступившую смазку, а затем открываю рот и, постепенно склоняясь, смыкаю губы. — Дж-и-ил… — его томный стон подстегивает меня к более смелым действиям, и я забываю о неловкости, смущении, мыслях об Адель, отдаваясь навстречу желанию доставить Хозяину удовольствие, путь даже если оно не будет таким ярким, как с другими. — Моя маленькая девочка, — шепчет, запрокидывая голову и зарываясь пальцами в мои волосы. Он ненавязчиво помогает мне поймать ритм, стараясь не входить глубоко и тем самым не вызывая рвотных позывов. Иногда ускоряет темп, но тут же притормаживает, вдыхая сквозь сжатые зубы и двигая бедрами навстречу.

Мне приятно ощущать эту маленькую власть над ним, над его желаниями, над его эмоциями, и пусть она основана на банальных человеческих инстинктах, но я тешу себя надеждой, что ему нравится заниматься этим именно со мной, сейчас, в эту самую секунду, когда он весь напрягается и не позволяет мне закончить начатое, с тихим рыком вынуждая меня поднять голову.

— Иди ко мне, — несдержанно тянет на себя, помогая подняться и сесть на его колени в позу наездницы, и входит резко, неожиданно, одним сильным толчком, своим напором выбивая весь воздух из легких. Мне так привычно чувствовать его в себе, что я не обращаю внимания на небольшой дискомфорт внутри оттого, что его член упирается в меня. — Tu deviens ma faiblesse, ma chérie. [16] Tu deviens ma faiblesse, ma chérie. - фр. Ты становишься моей слабостью, малышка.

Не понимаю ни слова, что он шепчет, двигаясь во мне и целуя шею, которую я доверительно ему подставляю, точно зная, что он не сделает мне больно. По крайней мере не сейчас, быть может, потом, когда наиграется, насытится, когда я надоем ему или разочарую, когда перестану быть той самой Джил, что заинтересовала его своей чистотой, искренностью, альтруистичностью, которая, как только оказывается в его руках, начинает забывать о том, что когда-то была свободна, что весь этот мир вообще неправилен. Так неправилен, бог мой.

Что я делаю?

Тону… позволяя ему стать ближе. [17] … мир Рэми до сих пор не раскрыт, вот к чему приводят мои эротические фантазии. Успокаивает одно — это макси, а значит, впереди еще много глав, всему свое время, как говорится. Спасибо тем, кто читает, отдельное спасибо Lerikvd за то, что находит время поддерживать меня. Каждый ваш отзыв заставляет меня двигаться дальше… спасибо.

Я стою напротив зеркала, размером почти в мой рост, оно старое, в позолоченной винтажной раме, с кое-где потемневшим и облупившимся покрытием. Кажется, ему столько же лет, как этому дому; полированной лестнице, давно не обновлявшейся, с исшарканными ступеньками; люстре, висящей под потолком в гостиной и потерявшей свой блеск; окнам, снаружи с отходящей крупными хлопьями краской; различным мелочам, что не бросаются в глаза, но дополняют образ старого особняка: фарфоровый сервиз, картины на стенах, даже обои, оставшиеся с прежних времен. Я оказалась права, и Рэми бережно оберегает атмосферу прошлого, не позволяя Хелен заняться ремонтом. Наверное, тут я его понимаю, потому что мне тоже до ужаса хочется иметь тихую гавань, где не будет резких скачков и перемен, где властвует размеренный порядок и неспешность, отсутствие надоедливого лоска и шума.

Этот дом — место, где Господин отдыхает и, возвращаясь в уютные стены, скидывает с себя заботы, оставляя их за порогом. За две недели, что мы здесь находимся, я успеваю привыкнуть к его тихой мягкости, безмятежности, спокойствию, может, поэтому до ужаса боюсь предстоящего приема, где будет совсем другой Рэми — жесткий и бескомпромиссный, холодно равнодушный, снисходительно высокомерный. И пусть по отношению ко мне ничего не изменилось, но я вижу, вижу, что здесь он словно сгладился, позволил себе расслабиться и стать более откровенным со мной.

Митрополь творит чудеса.

— Если ты готова, можешь спускаться, — Хелен входит без стука, раздражая меня все больше, потому что после того разговора на кухне я не могу себя заставить вернуть былое уважение к ней, будто ее пессимистическое настроение есть предательство по отношению к вере, которая так упорно восстает во мне. Я засыпаю с мыслями о сопротивлении и долго ворочаюсь, думая о том, что если оно существовало, значит, люди все-таки не смирились с несправедливостью. И это не может не радовать, ведь именно борьба отличает рабов от свободных людей.