Вероника Мелан - Путь Воина

«А как зовут мужика в сером халате? Почему его все боятся? Почему Манолов тренирует не Манол? Тебя тоже привела в монастырь Мира? А я живу возле кухни…»

Все эти фразы, рвущиеся наружу, так и не были произнесены вслух; Рим ушла.

Вечером.

Белинда проработала в закусочной «Яйца Эдди», в которой, понятное дело, подавали не яйца самого потного владельца Эдди, а всего лишь пять видов яичницы (однако название забегаловки всегда работало на «ура» и привлекало падких на дурной юмор клиентов), столько дней, что едва ли могла бы их сосчитать, даже напряги она до предела память. Но ужасным было не это. Ни одного из них она не смогла бы толком описать, потому как любое вчера походило на любое сегодня так же сильно, как две капли дождевой воды, висящие на перилах моста в Ринт-Круке: разожранные и тощие лица, тарелки, полные яичницы и сосисок, грязные тарелки, полные стаканы, пустые стаканы, шутки о заказах, подколки поваров, язвительные комментарии друг другу официанток… Все было одинаковым и разнилось лишь временем произнесения и парой переставленных в предложении слов.

Но этот день — сегодняшний — она помнила до единой мелочи: каждое слово, каждую фразу, свой каждый шаг — и едва ли забудет его когда-либо. Седого Мастера, сидящего на коврике, его обидное «идите», а после укутавшую одеялом удрученность. Пришедшего после мордоворота, его отрывистое «комната менять», душную кухню, гремящий по полу таз, не желающие отстирываться деревянным мылом носки. Спроси ее лет, эдак, через сто (при условии, что она проживет их все на одном Уровне без потери памяти), и Лин снова совсем как сегодня вспомнит каждую мелочь, произошедшую с ней, начиная с раннего утра и до вот этого самого вечера в комнате, рядом с жаркой печкой.

На печке закипала вода, в которую Белинда собиралась ссыпать безымянные семечки, ветки и корешки, чтобы после, когда зелье остынет, выпить. Навряд ли оно быстро поможет унять боль, если вообще поможет, но попробовать стоило. Скорее всего, этой ночью, как и вчерашней, придется спать на спине без переворотов на бок, чтобы не потревожить ноющие ребра. Спать после пары таблеток обезболивающего, которые — блин-малина — когда-нибудь закончатся.

В комнате халат грел слишком сильно, пришлось его скинуть; вода закипала медленно — вероятно, стоило подбросить дров, но Лин ленилась подниматься.

Интересно, звонила ли Кони?

Закусочная, подруга, их посиделки в барах — отсюда все казалось слишком далеким. Разговоры-разговоры — о чем они говорили тогда? О мужиках? О планах на жизнь? И что сказала бы Лин Кони, набери она сейчас знакомый номер?

— Прикинь, я сегодня видела такого мужчину! Обалдефиксного! Где? Да тут, в монастыре. В каком? На холме… Что я здесь делаю? Да ты вряд ли поверишь…

Да. Скорее всего, даже преданная их долгой дружбе Кони посчитала бы Белинду сумасшедшей: « Послушалась призраков? Должно быть, Килли точно хорошо приложил тебя головой о кровать».

Как все странно, все слишком странно.

Келья, дрова в углу, чужие штаны на ногах, жесткая подушка на незнакомой кровати; мысли постоянно кружили вокруг одних и тех же образов — Рим, коридоры, монахи, дерущийся один против пятерых мужик…

Интересно, у него есть имя? Где он живет — приходит сюда пару раз в месяц или постоянно находится в монастыре?

От последней мысли внутренности Лин защекотало: если живет, значит, она может встретить его в коридоре, случайно столкнуться лоб в лоб. И тогда появился бы шанс рассмотреть его лицо — форму носа, бровей, глаз — их цвет. Зачем ей знать их цвет? Она и сама понятия не имела, но, скинув рубаху и подтянув босые ступни на матрас, она продолжала думать о незнакомце.

Где он научился так драться?

Мазь, к счастью, ничем не пахла, и потому наносить ее на кожу оказалось не так противно, как могло бы.

Почему Рим его боится?

Прозрачная жирная масса ребра не холодила и не грела — интересно, завтра ей принесут еще?

Она действительно видела полупрозрачные щиты у его рук?

Нет, наверное, обман зрения.

Мысли-мысли-мысли.

Когда закипела вода, Белинда ссыпала в мелкий котелок коренья «на вечер», прикрыла его крышкой и вернулась на кровать.

Когда «лекарство» остынет, она запьет им пару таблеток ферутенола и ляжет спать.

Где-то далеко.

— Валька, открой! Ва-а-алька! Ну, не будь сучкой!

На стылый двор опустились сумерки; в окошко второго этажа летели подобранные с земли камешки.

— Ва-а-а-аль, ну, я же тебе цветы принес.

Увядший букет, выброшенный кем-то на помойку, лежал здесь же на бетонном, оставленным некогда строителями блоке — цветы все садовые: герань, бессмертник, пионы, пара веточек ночной фиалки. У кого-то этот букет отстоял не меньше недели, а после, отдавший всю красоту чьей-то квартире, отправился коченеть в урну, откуда и был подобран пьяным ухажером.

— Валька!

Крик злой, обиженный; за стеклом качнулась и застыла занавеска. Очередной камешек стукнулся рядом с рамой о шершавую стену пятиэтажки и отскочил вниз, едва не угодив метателю в грязной серой куртке по макушке.

— Леонид. Сорок два года. Бывший электрик с завода, отец четырехлетнего сына. Хороший мужчина, только уставший, — мягко констатировала Мира.

— Ага, уставший, — Мор, сложив руки на груди, опирался задом на холодную изогнутую ограду самодельного палисадника и наблюдал за тем, как шатающийся мужик в замызганных джинсах подбирает с земли очередной камень. — Пьяница, неудачник, обормот. Того и гляди разобьет ей стекло.

Леонид, запнувшись о торчавший на земле прут, тем временем принялся ругаться матом. Крыть на чем свет стоит монтажников, дворников, не позаботившихся о том, чтобы «честные люди» не ломали ноги, ЖЭКи и почему-то баб.

— Все вы сучки… Все. Чего я такого сделал-то? Водка есть, пожрать бы дала… Ва-а-а-аля!

Последнее слово в воздух укутавшегося в ночь двора было не выкрикнуто — проревано медведем.

— Я ж к тебе по-хорошему!

— По-хорошему, ага, — съязвил Мор.

Зачем они с Мирой стынут тут, не чувствуя, впрочем, холода — в спальном районе, почти что в подворотне на окраине очередного безымянного городишки, глядя на то, как пьянчуга пытается разбить окно отшившей его жены?

— Это не жена, — отозвалась Мира тихо. — Его жена дома, с ребенком.

— Еще лучше, — послышалось в ответ с подтекстом «еще хуже». — А почему он домой не идет, кобель пыльный?

— Она его выгнала. Леонида четыре месяца назад уволили с работы.

— Пил?

— Нет. Он отличился…

— Он и тут «отличается».

— …в лучшую сторону. В одном из цехов случилась поломка датчика, контролирующего давление в трубах, — он первым сообразил, где искать, и отключил электроснабжение всего цеха.