Вероника Мелан - Путь Воина

Вот бы и ей просто жить, как они. Ни о чем не волноваться, не беспокоиться — просто жить. Выходить утром на припорошенную снежком землю, прогуливаться по ней, оставляя за спиной цепочку темных следов, слушать звенящую, отражающуюся от булыжников тишину. Может быть, даже тренироваться — странная мысль , — …чуть-чуть. С утра на зарядку, в обед на пробежку, вечером на медитацию, а после в теплую комнату, где уже ждет на печке горячая кружка с чаем. Кинуть бы туда щепоть ароматной травы и капнуть меда, укутаться в одеяло и…

Лин вдруг поняла, что так и сидит возле Мастера Шицу, безмолвно мечтает, смотрит на луг и одновременно тонет не то в мечтах, не то в иллюзиях о несбыточном.

«Блин, неудобно-то как…»

А время будто застыло.

«Дура, ты ему скажи уже что-нибудь».

А вот и мы — да здравствует, херня.

«Что ему сказать? У меня все есть».

«Ну, так и скажи, что все есть, а то вдруг он из-за тебя просидит тут до заката. Не поест, пропустит свои медитации, промолчит, что давно жаждет покурить. Проклянет тебя еще заодно…»

Не проклянет. Такие не проклинают. И вообще, с Мастером Шицу спокойно — такой не обидит словом.

А вот ответить бы все равно нужно. И Белинда вдруг, сама того не ожидая, призналась:

— Я хочу покоя.

— Покоя?

Старик ожил. Не выказал возмущения, что слишком долго ждал ответа, не ерзал, потому что у него затек зад, но заинтересованно взглянул на нее.

— Да, покоя. В голове. У меня его никогда нет, понимаете? Там будто все время чей-то голос — мой и… как будто не мой. Не знаю, как объяснить. Я постоянно чего-то боюсь и всегда волнуюсь. Да, покоя.

Шицу внимательно смотрел на Белинду пару минут, а затем вновь превратился в статую. Не хлопнул ее по плечу со словами «А-а-а, я знаю, о чем ты!», не убедил «Мы с этим легко справимся», не поддержал беседу словами «Продолжай, мол» — нет, просто замолчал, смежил веки и впал в прострацию.

Черт, не стоило ей изливать душу. К чему ему ее горести и беды? Наверное, он все-таки спрашивал про ее нужды, а вовсе не про то, что делается где-то там — в бедовой голове.

Стало неудобно, грустно и чуть-чуть обидно. Ее, конечно, принимают в незнакомом месте, но навряд ли ей тут рады — вежливость. И Лин принялась оправдываться:

— Нет, вы не думайте, у меня все есть. Это я так — что-то разболталась. И я уйду ( когда? )… скоро. Ребра подживают. Не быстро, конечно. Без таблеток спать у меня все еще не получается, и вертеться на кровати я не могу, но… я уйду. Не буду злоупотреблять гостеприимством.

Он это хотел услышать?

Блин, кажется, она дурнее паровоза: чем дольше он молчит, тем больше она путается в мыслях.

— А про покой… Вы, наверное, этому долго учились. А я тут вижу: все такие мирные, довольные — такой контраст с тем, что внутри. Вот и выговорилась. Вы простите, Мастер Шицу. Я… Я болтаю лишнего.

Именно с этой фразой она поднялась с травы и побрела прочь — знала: сиди — не сиди, а старик, скорее всего, уже не ответит.

Нордейл. Уровень Четырнадцать.

Когда в воздухе прямо над кроватью развернулось информационное окно, Джон Сиблинг отдыхал. Не спал, но лежал с закрытыми глазами, созерцая различные оттенки черноты, и заставлял себя не думать. Отдых для Представителей Комиссии вовсе не являлся обязательным — количество энергии позволяло обходиться без воды, пищи и сна длительное время, однако Начальник — Дрейк Дамиен-Ферно — настаивал и для них, для сверхлюдей расы Сатхе — на минутах тишины. Зачем-то.

«Без подключения к ментальному полю, без анализа структур материи и вне информационного канала», — и Джон инструкции четко соблюдал. Из положенных на «отдых» десяти минут в сутки, он прилежно отбыл… три.

А после развернулось окно.

Плотно задернутые портьеры осветились голубоватым светом; в воздухе застыл, ожидая команды на вывод сообщения, вращающийся символ.

«Показать сообщение?»

От кого? Начальник бы отправил его ментально, без окна, другой Представитель Комиссии не посмел бы нарушить время «отдыха» — оно, чтобы избежать накладок, регламентировалось для каждого, — люди вообще не умели слать послания подобным образом.

А кто умел?

Сиблинг склонялся к тому, чтобы закрыть глаза и «поотдыхать» еще семь минут, но вдруг пересилило любопытство, и он мысленно дал команду «открыть сообщение» — «доотдыхает» после. И над кроватью в виде полупрозрачной голограммы возник Мастер Шицу собственной седовласой персоной.

«Ах, да, служитель монастыря, один из пяти просвещенных, имеющих в запасе достаточное количество энергии, чтобы вещать сквозь расстояние. Неужели что-то случилось?»

«Воспроизвести».

Седой старец, прежде чем заговорить, поклонился до самого пола. После по спальне поплыла его тихая, но разборчивая речь:

«Многоуважаемый Мастер Джон-туодо-Сиблинг-сойбон-па».

В приветствии старец использовал максимально вежливую форму — «Сойбон-па», на манольском значащую «сильнейший из сильнейших», и Джон улыбнулся — ох уж эти обычаи.

«О помощи просим Вас, ибо сами в скорости и спешке справиться не в состоянии…»

Светлые брови Сиблинга, было, нахмурились, но дальше непростая и изобилующая формальностями речь пошла о некой страннице, случайно прибившейся к монастырю, которой требовалась медицинская помощь. Не срочная, впрочем.

«… болями полнится тело ее, и, желая помочь, ибо указующий перст жизни привел чужестранку в Тин-До, нижайше просим об исцелении до того момента, пока покинет она стены святыни, что, возможно, случится через сутки или двое. Если бы ни знак судьбы, не имели бы смелости тревожить Вас и красть бесценнейшее время у благороднейшего из благороднейших…»

И далее про то, что, мол, такими «навыками быстрой регенерации человеческих тканей, как Вы, мы не обладаем».

Действительно. Монахи в Тин-До умели делать разное, однако умение скоростного врачевания осталось им недоступно, и потому редко — лишь второй раз за всю историю существования монастыря — обращались они к Джону с подобной просьбой.

«Интересно, что за перст жизни такой?»

Нужно будет спросить. Первый раз они присылали ему сообщение, когда много лет назад один из послушников соскользнул с уступа и почти разбился. Почти. Умер бы, если бы Сиблинг не подлатал беднягу, срастив тому кости и ткани.

И вот настал второй раз. Занятно.

«Ждите в восемь вечера», — отправился в храм ответ, и Джон вновь вытянулся на кровати. Свернул экран, погрузил спальню во тьму и закрыл глаза.

Отдыхать. Семь минут.

Время пошло.

— Ты тренируешься вместе со всеми? Одна с мужиками?

— И что такого?

— Тяжело ведь.

— Зато прикольно. Ведь в этом и кайф — что ты не слабее их.