Ирина Котова - Королевская кровь. Книга шестая

Михей с супругой жил на втором этаже, в своей нėбольшой квартире, и совершенно не страдал от этого. «Я все равно большую часть жизни провoжу не дома, — говорил он, — вот если решимся на ребенка или отойду от дел, куплю себе дом, а сейчас-то зачем»? Тротт же настолько привык к одиночеству в своих инляндских владениях, что искренне не понимал, как можно делить жизненное пространство с соседями. Если ему хотелось общества — он выходил к людям, если желал женщину — использовал свою иоаннесбуржскую квартиру. Терпеть же кого-то рядом уже не хотелось.

Дверь в квартиру Севастьянова была распахнута, и Тротт, поколебавшись, все же вколол себе ещё дозу. Чисто для самоуспокоения. И, добавив себе щитов, вошел внутрь.

В гостиной, в которой они столько раз сидели, было тихо. Макс осмотрелся — стул у стола был опрокинут на пол, дверь в спальню тоже была открыта. Он осторожно запустил туда Светлячок, вызывая над ладонью Ловушку — на случай, если придется атаковать, и выругался, быстро прошел в комнату, остановился у кровати, кривясь от жалости.

На полу валялись использованные шприцы с препаратом. На самой постели застывшей статуей лежала жена Михея, Анна. Обнаженная, она запрокинула голову, словно силясь вздoхнуть, и в кулаках была зажата простынь, а в мертвых глазах волшебницы застыл ужас. Макс провел над ней рукой, сканируя, хотя смысла в этом не было, и аккуратно, бережно накрыл молодую женщину покрывалом.

В квартире Михея не оказалось. И Макс вышел на улицу, пытаясь понять, где искать друга. Осмотрелся.

«А где бы ты попытался найти спасение»?

И он вспомнил. Тут, за углом, шагах в пятидесяти от дома Михея, находился маленький храм Триединого. И когда Макс свернул на узкую улочку, он понял, что не ошибся.

К храму, похожему на перевернутую чашу, со всех сторон текла призрачная светлая дымка, видимая даже в не-магическом спектре, и из круглого отверстия в крыше, стандартного для всех храмов Творца, струилось едва заметное сияние. Одна створка дверей была открыта.

Звук собственных шагов, когда Тротт шел к храму, казался слишком громким. Там внутри перекатывалось белое сияние, и Макс некоторое время тяжело дышал, еще укрепляя щиты — давление было сравнимо с влиянием ауры королевы Ирины. И все-таки вошел внутрь.

В храме царил хаос. Чаши со священным зерном, стоящие обычно по кругу, были перевернуты, и пшеница рассыпалась почти по всему полу, за исключением центра. Знаки Триединого на стенах — золотыe колеса с шестью спицами — едва заметно светились, закрывая храм по кругу сияющим кольцом.

А в центре, на полу, там, где не было рассыпано зерно, сидел страшно исхудавший Михей, обхватив колени руками и уткнувшись в них головой. Светлая дымка, струящаяся в храм, волной поднималась над золотистым охранным кольцом — и водопадом текла к полковнику, создавая вокруг него сияющий кокон.

Макс сунул руку в сумку, достал шприц. Михей поднял голову. Глаза его светлись ядовитой зеленью, а лицо было застывшим — как после чудовищной боли.

— Боги, Макс, — прошептал он измученно. — Зачем ты пришел… Я ведь опасен… очень опасен…

— Я помогу, — Тротт опустил заготовленную Ловушку, дрожащими пальцами быстро достал из сумки шприц.

— Не подходи! — прошептал Михей и даже попытался отодвинуться. — … просто беги… беги…

Его начало трясти, и полковник со стоном сжал пальцами голову. Вокруг него заворачивался настоящий стихийный хаос.

— Потерпи немного, — попросил Трот, аккуратно шагая к другу. — Сейчас… сейчас… все будет хорошо…

Севастьянов не реагировал, сжавшись, будто закаменев, и Макс, пройдя по скрипящему зерну, сделал ему укол в плечо, затем ещё один. И еще. Он проколол весь имеющийся препарат, и ему казалось, что с каждым уколом Михей расслабляется, и дымка вокруг него успокаивается, застывает… начинает рассеиваться…

Полковник поднял голову — зелень в глазах медленно гасла, сменяясь безумной надеждой — и вдруг рухнул на пол. Εго забили судороги, изо рта потекла пена. Раcсеявшееся было стихийное возмущение рвануло к корчащемуся от боли человеку, сжалось вокруг, впиталось — и взорвалось потоками энергии.

Стены храма разлетелись как лопнувший воздушный шар, с грохотом врезаясь в окружающие дома, снося сухие деревья. Макс, оглушенный, отлетел назад, на улицу, и тут же вскочил, пoбежал обратно. Светлая дымка заворачивалась водоворотом — а Михей уже стоял в его центре, запрокинув голову и сотрясаясь от безумного смеха. Волна, ушедшая от него секундами ранее, возвращалась, неся с собой потоки энергии, высосанной у людей под щитом.

Макс издали кинул усиленный Стазис — нужно было любым способом нейтрализовать друга, чтобы иметь возможность доставить его в монастырь Триединого — но заморозка подействовала на какое-то мгновение и лопнула. А Михей дернул рукой — и Тротта протащило по полу храма, по обломкам, подняло в воздух — и он застонал, чувствуя, как чужая воля пытается подчинить мозг, как ломаются все его блоки. На шее будто сомкнулись чьи-то жесткие пальцы, Макс открыл глаза — и засипел от изумления. За спиной у друга отчетливо подрагивали два огромных черных полупрозрачных крыла. Тротт перевел взгляд на лицо друга — сияющий взгляд его был чуждым, холодным, — и со всей отчетливoстью осознал, что это существо — не Севастьянов.

— Что с тобой? — просипел Макс, пытаясь вывернуться. — Что ты такое?

— Я, — просвистело-прошипело существо в облике Михея, — тот, кого вы называете демонами, Малыш… Малыыыш, — он засмеялся, жутковато, с хрипами. — Но я не демон. Я, — он сглотнул, и энергия заструилась к нему еще быстрее, — и есть Михей. Точнее, я его дар-тени. И мне очень по нраву этот мир. Οн сытный… теплый…

Его снова затрясло от судорог, хватка ослабла, и Макс рухнул на пол, восстанавливая почти бесполезные щиты. Хоть какая-то защита.

— Я не могу тебя выпить, — с трудом продолжал одержимый, — но я могу вернуть тебе твою половинку. И тогда… вдвоем… мы сможем выйти из храма… а когда выпьем магов, что пришли с тобой… и сломать щит.

— Нет, — сквозь зубы проговорил Тротт и ударил Тараном, вложив в этот удар всю силу, все отчаяние, всю жалость к другу, которые в нем были. Того спиной впечатало в осколок стены храма.

И все же устоял. И снова захохотал сипяще, безумно.

- Γлупец, — прошелестел он, — разве ты, твой дар-тени, не заслуживает большего, чем жалкое существование в том мире? Разве тебе, ополовиненому — не хочется воссоединения? Ты просто не представляешь себе, что это такое, Макс, — он с удовольствием втянул ноздрями воздух, улыбнулся улыбкой счастливого ребенка. — Мы внизу и мы здесь живем словно слепые, глухие, бесчувственные. И не понимаем этого. Только сейчас я понял, Макс. Понял… и я освобожу нас всех…