Екатерина Гичко - Тяжесть слова

Он остановился напротив моего отца. Заложил руки за спину и одарил вежливой, снисходительной улыбкой. Батюшка ощутимо вздрогнул. С боку к нагу присоединились еще двое. В одном из них я опознала блондинистого нага, и он тоже без хвоста. Отец наконец- то опомнился и сделал шаг вперед. Разница в росте между ним и гостем стала очень ощутима.　

— Я рад приветствовать вас в моем доме.　

При этом он бросил вопросительный взгляд на принцессу, словно что-то хотел у нее узнать. Наверное, он не был уверен, что прибывшие именно те, кого мы ждем. Но та сама хмурилась и непонимающе сводила брови. Брюнет слегка кивнул головой в ответ на приветствие, в его правом ухе качнулась изумрудная серьга.　

— Я тем более рад находиться здесь по столь приятному поводу, — произнес он и перевел взгляд на меня.　

Это точно он! Теперь я была в этом уверена. У него взгляд такой же неприличный, как и тогда, на озере. Не обращая больше внимания на растерянного отца, он развернулся и подошел ко мне. Неприлично близко подошел. Я подняла глаза вверх, чтобы видеть его лицо. Как же он был доволен! Сейчас не хватало его хвоста, который бы удовлетворенно постукивал кончиком по земле. Я почему-то убеждена, что его хвост именно так бы себя и вел.　

— Моя дорогая невеста, — медленно, разделяя слова, произнес он.　

От его голоса мурашки промаршировали по спине. Он обволакивал и гипнотизировал так же, как и все в этом мужчине. И тут в тишине двора раздалось тихое, но крайне разочарованное:　

— Где хвост?　

Я вздрогнула и бросила взгляд в толпу слуг. Валейка, испугавшись собственных, видимо, случайно вырвавшихся слов, спрятался за дородного садовника. Но он выразил мысли всех собравшихся. Наг тихо рассмеялся.　

— И все же, где ваш хвост? — рискнула тихо спросить я.　

Отец напряженно посмотрел в нашу сторону. Он не мог слышать нашего разговора и поэтому сильно нервничал.

Наг наклонился почти вплотную к моему лицу и шепотом произнес:　

— У всех мужчин есть хвост, даже у людей.　

Сперва я не поняла, о чем он. Но смысл слов все же до меня дошел. Я вспыхнула и гневно посмотрела на него. Пошляк!　

— Вы аморальны! — процедила сквозь зубы я.　

— О, не сердитесь, моя прелесть, — ласково, но насмешливо произнес наг.　

Он взял кончик моей косы в руку, поднес его к своим губам и, глядя мне в глаза, поцеловал. Это выглядело так интимно и неприлично, что я просто оцепенела, не в силах что-либо произнести.　

— Потом, — пообещал он, — я покажу вам свой хвост.　

Я вспыхнула, как огонь. Мои щеки, наверное, бордовыми стали.　

— Который вместо ног, — шаловливым тоном продолжил он.　

Я досадливо поморщилась, что так просто купилась на его слова. Но Темные, похоже, при рождении вшили ему язык блудодея, так как он продолжил:　

— Другой хвост я продемонстрирую после свадьбы.　

Я поперхнулась воздухом и закашляла. Красная и злая, я вырвала косу из его пальцев. Отец, наконец, окончательно взял себя в руки и прервал нас, пригласив наагасаха в дом. Я понуро двинулась следом за ними. Рядом пристроился блондинистый наг, а позади двое, уже знакомых по сватовству рыжих. Почувствовала себя окруженной конвоем. Мачеха осталась с принцессой. Как хозяйка дома, она должна была оказывать этой высокопоставленной персоне должное внимание. По ее лицу невозможно было что-то прочитать, но ее холодная официальность и церемонность не давали поводов заподозрить ее в дружелюбии.　

Наагасаха и еще нескольких нагов разместили в гостевом крыле. Так же с ним осталась его охрана. Остальных, в том числе и троллей, разместили в крыле для слуг. На лицах горничных и служанок читался плохо скрываемый ужас от такого соседства. Даже лакеи были серыми от страха. Про троллей тоже ходило немало сказок, заставляющих стынуть кровь от ужаса.　

Ее Высочество Кирата и мачеха отсеялись где-то на подходе к гостевому крылу, так же как и сестры. Возможно, последние бы проследовали и дальше, но приличия не позволяли. Я тоже хотела где-нибудь незаметно отстать и затеряться, но трое нагов, окруживших меня, мешали незаметному отступлению. Поэтому я шла до самых комнат, где полагалось расположиться моему жениху.　

Наагасах вежливо осмотрел предоставленные ему покои, но отдохнуть с дороги отказался. Вместо этого предложил моему отцу пройти в кабинет и обсудить некоторые вопросы по поводу брака. Если вчера все упоминания о браке вызывали во мне дрожь, то сегодня это было лишь глухое раздражение. Замуж я не хотела, но шанса избежать этого, пока не видела.　

Зато я получила возможность, наконец, удалиться. В кабинет меня не приглашали. Напрашиваться я не стала и даже не предполагала подслушивать. Хотелось просто погулять. Но через несколько коридоров я поняла, что упомянутая уже троица нагов, продолжает следовать за мной, вызывая удивленные взгляды слуг.　

— Я могу вам чем-то помочь? — не выдержала я.　

Блондин отрицательно мотнул головой.　

— Наагасах приставил нас в качестве вашей охраны и сопровождения, — объяснил он. — Это традиция. До свадьбы за невестой следуют доверенные лица жениха.　

Мышь, загнанная котом в угол, наверное, чувствует себя так же. Прогулка потеряла свою прелесть, и я сменила маршрут. На территории имения располагалась небольшая часовня. Не скажу, что я очень набожна, да и от богов я не видела особой поддержки. Но мне просто необходимо было с кем-то поговорить. Господин Зуварус, жрец при храме, всегда относился ко мне с добротой и пониманием и никогда не гнал, если мне нужен был совет.　

Часовня представляла собой квадратную башню из белого камня с островерхой красной крышей, увенчанной шестиконечной звездой. Вокруг росли деревья, дальше начинался парк. Тишина, нарушаемая лишь пением птиц. Хлопотливый шум имения сюда не долетал.　

Внутри оказалось прохладно. Полумрак помещения рассеивал солнечный свет, льющийся из окон, расположенных чуть ли не под потолком, и огнями лампад, зажженными на алтарях перед статуями семи богов, которые больше всего у нас почитались. Рядов скамеек не было. Службы проводились здесь редко, для этого был большой храм, находящийся в Старконе. Здесь же приходили попросить богов о милости, тихо помолиться или покаяться. Либо же спросить совета и благословения у жреца Зуваруса.　

Сам жрец обнаружился у алтаря Богини-матери. Он с почтением размещал недалеко от лампады чашу с белыми цветами. Наши шаги развеяли благоговейную тишину, и он обернулся.　

Господин Зуварус был еще очень молод, ему едва перевалило за тридцать. У него тонкое, красивое, благожелательное лицо, серые глаза и длинные, как у всех жрецов, волосы льняного цвета. Он чуть выше среднего роста и обладает изящным телосложением. Местные прихожанки смотрели на него благоговейно, позволяя себе тихие восторженные стоны. Нравился он им. Облачен он длинное храмовое одеяние кирпичного цвета с золотым шитьем. Одеяние не имело рукавов, поэтому под него полагалось поддевать рубаху, пышные белые рукава которой можно было сейчас наблюдать. Но, зная господина Зуваруса, могу предположить, что на нем также были штаны. Я частенько видела, как он, поднимаясь по приставной лестнице, чтобы поменять масло в лампадах, свисающих с потолка, подбирал подол, под которым обнаруживались простецкие штаны и мягкие сапоги.