Юлия Цыпленкова (Григорьева) - Тридцать дней (СИ)

— Нет, спит, — выдохнула смелая.

— Точно спит?

— Может ее палкой потыкать?

— Ой, мамочки…

Они снова задвигались, а я решила, что пришло время обнаружить свое бодрствующее состояние.

— С-с-с, — тихонько зашипела я.

— Ой, мамочки! — взвизгнули дружно служанки.

Я посмотрела на них из-под ресниц. Три женщины суетились у низкого маленького столика, четвертая застилала широкую скамью, готовя мне убогое, но все-таки ложе. Н-да. Яне была так добра к своей игрушке.

— С-с-с, — снова зашипела я.

Женщины вздрогнули и дружно обернулись ко мне. Я полностью открыла глаза, растянула губы в широкой ухмылке. Служанки попятились к дверям, не спуская с меня испуганных взглядов.

— Е-е-да-а, — протянула я и бросила тело вперед, громко звякнув цепью.

— А-а-а!!!

Вопль был омерзительным, от него заложило уши. Ошейник впился в горло, придушив меня и откинув назад, когда я рванула за верещавшими служанками. Я упала на спину и расхохоталась. Смех перешел в надсадный кашель. Перевернулась на бок, пока заходилась от кашля, через который прорывался смех. После растянулась на спине, раскинув в стороны руки и ноги, шумно выдохнула и уставилась в потолок.

— Забавляешься?

Надо мной появилось лицо бывшего пленника. Я подмигнула ему и заложила руки за голову.

— Я смотрю, тебя не угнетает то, что ты оказалась в плену, — заметил он, присаживаясь на корточки.

— Нет, — помотала я головой, радостно скалясь, — тут весело. Пожалуй, я задержусь у тебя на денек-другой.

— Думаю, Игнис, ты задержишься здесь намного дольше. Посмотрим, насколько он дорожит тобой.

И вновь я рассмеялась, накрыв лицо ладонями. Воин остался невозмутим.

— Он пришел за тобой в темницу. Его ярость едва не поджарила меня, — продолжал мой похититель.

Перестав смеяться, я села, и воин чуть отпрянул в сторону, чтобы не встретиться со мной лбом. Наши взгляды встретились, и я невольно вспомнила причину, по которой Господин оказался в каменном мешке. Подалась к воину, втягивая носом его запах, но того головокружительного аромата, конечно, не уловила. Я пока не ощущала вкуса чужих чувств, да и бывший пленник не был возбужден. И все-таки дыхание прервалось, слишком ярким оказалось воспоминание о его страсти. На губах вспыхнул вкус поцелуя, и я поднялась на колени, приблизив лицо к лицу мужчины.

Он не отвел взгляда и не отстранился, лишь судорожно сглотнул и… принюхался, совсем как я, пока этот дар не был скован волей моего Господина.

— Как странно, — тихо произнес воин. — Ты пахнешь… необычно.

Я облизала губы и протянула руку к его лицу. Вновь не отпрянул, лишь глубже втянул воздух. Мой взгляд не отрывался от плотно сжатых губ похитителя, а в памяти звучал глухой мужской стон, когда его язык ласкал мой…

— Проклятая Тьма! — вдруг выругался воин, резко поднимаясь на ноги. — Что ты творишь, Игнис? Твои чары не действуют… — и осекся. Его взгляд уперся в меня, подобно острию меча, готового вспороть грудь. — У тебя нет чар! Я ведь прав?

Я снова села. Тряхнула головой, проясняя ее, скрестила ноги и с интересом смотрела на него, ничего не отвечая.

— Мне бы не удалось украсть тебя, если бы в тебе оставалась сила, — уверенно продолжал бывший пленник. — Это его наказание за то, что ты готова была отдаться мне, да? Снова будешь смеяться? Скажешь, что не имеешь для него ценности? Пришел за тобой, едва не сжег меня, после приказал убить, а тебя лишил чар. Что это если не ревность?

Вот теперь я не просто хохотала. Меня сотрясало от беззвучного смеха, на глазах выступили слезы, но я всё никак не могла успокоиться. Ревность! Моему Господину не знакомы человеческие чувства! Он не знает ни любви, ни ревности, ни боли, ни ненависти, ни презрения. Он никогда не лжет, даже если в этом будет для него польза. Пожалуй, мне впервые пришлось испытать на себе всю силу его ярости, если это было яростью. Скорей, сильное недовольство…

— Почему ты смеешься?

— Потому что ты не угадал, — ответила я, вытирая слезы. — Всё дело в том, что я принадлежу ему и лишь ему. Никто не смеет прикасаться ко мне. И я не могу прикасаться к кому-то, кроме него.

— Но это лишь доказывает…

— Что он не терпит, когда его женщин трогают чужие руки, ничего больше. Я одна из многих, глупец!

— И все-таки его сила лишь у тебя, — сухо ответил воин.

— Награда за преданность, — отмахнулась я. — Ни разу за все годы служения ему, я не нарушала его правил и законов.

Мой похититель прошелся по купальне, присел на бортик каменного бассейна и рассеянно провел ладонью по водной глади. Проследив за его движением, я поднялась на ноги. Ткань платья скользнула по бедру, и оно отозвалось легким зудом. Я незаметно почесалась и шагнула в сторону воина. Он обернулся на звук звякнувшей цепи.

— Как ты смог освободиться? — спросила я, но бывший пленник лишь пожал плечами. Однако я не желала отставать. — Ты не мог выбраться сам. Дверь…

— Лежала там, куда ее отбросило силой Темного повелителя, — усмехнулся воин.

— Господин сказал, что ты больше ему не нужен и умрешь.

— Я слышал. Стража решила, что я обессилен и никуда не денусь. Они кинули меня на тюфяк и ушли, не озаботившись ни тем, что я еще жив, ни тем, что дверь так и валяется на полу, — он развернулся ко мне лицом и теперь с явным интересом рассматривал. — Что было в том вине?

— Понравилось? — ухмыльнулась я.

— Чтобы ты не подмешала, но оно помогло мне, — уверенно ответил бывший пленник. — Я столько раз призывал свою силу, но она не отзывалась. Я пытался освободить себя, потом просто исцелиться, хотел защититься от тебя, но у меня ни разу это не вышло. А когда стражники переговаривались, что я даже выползти из темницы не смогу, я ощутил приток силы. Как только они ушли, сел и осмотрел себя. Следы от ожогов исчезали на глазах. Попытался встать на ноги и это вышло. Я призвал свою силу, но она вновь молчала. Тогда я вышел из темницы и пошел в противоположную сторону той, откуда слышал голоса стражи. Шел наугад, пока не услышал шум воды. Оказалось, что на улице идет дождь. Знаешь, Игнис, я никогда не слышал лучшего звука, чем дробь капель по пыльному стеклу. Попытался открыть окно и оно поддалось и…

— Твоя сила.

— Да, она отозвалась на звук родной стихии, — усмехнулся водник.

— Но как нашел меня?

И ответ пришел сам. Моя кровь. Она привела его, словно пса на запах. Я сама указала ему путь к себе.

— Я был зол на тебя, безумно зол. Просто в бешенстве. Особенно за твою последнюю выходку. Ты окунала меня в мои страхи, испытывала твердость духа, обманывала лживыми видениями, я даже не могу вспомнить всего, через что ты провела меня. Но то, что почувствовал в последний раз… Это было гадко.

— Неужели? — усмехнулась я. — Желать меня было гадко?