Марта Брокенброу - Игра в Любовь и Смерть

— Столбенею, — вздохнул Генри. Господи, как же ему хотелось снова ее поцеловать.

Флора усмехнулась.

— Всем понравится песня. Я… — Она замолчала, пригладила волосы, и Генри пожалел, что у них так мало времени. Казалось, будто ему никогда не надоест ее общество. — Ну что, идем?

Генри кивнул, последовал за ней в гостиную и установил контрабас. Затем показал музыкантам аккорды куплета и припева. Он играл песню, надеясь, что все почувствуют, что он в нее вкладывает.

Закончив, все долго молчали. Наконец Шерман сказал:

— Эта песня изменит твою жизнь, сынок.

— Кардинально, — добавил Палмер.

Но Генри так не казалось. Он не просто изменит жизнь, а шагнет в ту, какую ему предназначалось прожить. И он наконец сделал этот шаг.

Пятница, 25 июня 1937 года

Прошло больше двух недель. Каждый вечер Генри, Флора и остальные музыканты репетировали и давали концерты в клубах по всему городу, а днем Генри работал в типографии. Любовь и Итан по-прежнему встречались, совмещая в свиданиях философские дискуссии и плотские утехи. Смерть, между тем, тихо наблюдала за происходящим, и ее гробовое молчание пугало Любовь.

Когда настал вечер дебюта Генри на сцене «Мажестика», Итан, волнуясь, пригласил Джеймса на концерт, и Любовь, желая услышать игроков, согласился. Он жалел, что не является в полной мере человеком и поэтому не может насладиться вечером как обычный влюбленный в белоснежной хлопковой рубашке, смокинге из дорогой шерсти и искусно сотканном галстуке из лазурного шелка.

Ему хотелось выскрести грязь из-под ногтей, распарить лицо, намылить подбородок и побриться новым лезвием, а еще лучше — отдать бритье на откуп умелому цирюльнику. Он мечтал о бутылках охлажденного во льду шампанского, нежных стейках, истекающих соком на изысканном фарфоре, насыщенном вине и потрясающем необычном десерте, возможно, лебеде из черного шоколада с кремовой начинкой и глазированными съедобным золотом перьями.

Раньше он наслаждался всеми этими удовольствиями. В прежних Играх он не заводил отношений с игроками или их друзьями и при желании мог роскошествовать. Но Джеймсу Буту подобные удовольствия недоступны, поэтому придется пожертвовать ими в пользу скромной одежды и пищи.

В «Мажестике» и без того хватало красоты. Свет свечи на столике подчеркивал резные черты лица Итана, его голубые глаза и ровные белые зубы. Игра или нет, но от соблазнения этого парня Любовь не смог бы отказаться никогда. Итан не походил ни на кого: умный, творческий, страстный, красивый. Весь мир был у его ног.

Когда начался концерт, занавес открылся, и небольшая часть зрителей, собравшаяся послушать музыку, начала вежливо хлопать, но большинство гостей клуба продолжили разговоры, как будто музыка не имела значения. Зажглись софиты, раздался мерный барабанный бой. «Мажестик» несколько отличался от «Домино», и в его истории не было периода подпольного бара, придающего атмосферу опасности и интриги. «Мажестик» больше походил на обычный ресторан, поэтому сцена была устроена намного проще, но все равно выглядела мило.

Музыканты начали выступление с хита Гершвина «Летние дни» — подходящий выбор, ведь дни становились все длиннее, а ночи — теплее. Флора вышла из-за кулис, и ее взгляд, обращенный на Генри, когда она шла мимо него к микрофону, покачивая руками, мог бы осветить целый квартал.

Люди, не знавшие, что перед ними разворачивается, скребли вилками по тарелкам и болтали, перекрикивая музыку, пока Флора не открыла рот. На первой же ноте многие посетители отставили напитки и повернулись к сцене. Разговоры прекратились. Певица теперь вкладывала в исполнение всю свою душу без остатка.

В песне была сильная партия контрабаса, и услышав эти медленные, печальные и тоскующие ноты, Любовь вспомнил о своих любимых летних днях, когда стояла жара, закатное солнце окрашивало горизонт лиловым, а мир был теплым, словно материнский живот, и таким же безопасным. Генри тоже полностью отдался песне, его пальцы бегали по струнам, создавая контрапункт мелодии Флоры и ритм, которого она могла придерживаться. Любовь внимательно слушал и очаровывался деталями: тем, как в ярком свете прожектора размываются силуэты музыкантов, ароматом расплавленного свечного воска, намеренными надломами голоса Флоры, которые превращали его из атласа в бархат.

Первая часть выступления завершилась, и Итан наклонился, чтобы прошептать ему на ухо:

— Потрясающе, правда?

Любовь кивнул, и тут Итан изменился в лице — к столику подошла Смерть в облике Хелен. Она надела красное платье: яркое, современное, броское. Этот цвет она носила, когда хотела кого-нибудь убить. Любовь пожалел, что увлекся представлением и не успел заметить приближения Смерти, и поэтому ей удалось застать его врасплох.

Барабанщик ударил по тарелкам, и музыканты заиграли новую песню. Смерть скрестила руки на груди и скривилась, словно жевала лимонную дольку. Сняла перчатку и обнаженной рукой потянулась к Итану. Любовь ахнул. Смерть не коснулась Итана, словно напоминая, что его жизнь тоже в ее руках.

Она отодвинула стул между ними и села.

— Что это у вас в кармане? — Она указала на нагрудный карман Джеймса, в котором Любовь носил блокнот с записями об игроках и развитии Игры. — Книга? Или дневник, в котором вы записываете подвиги Джеймса Бута? Все бы отдала, чтобы хоть одним глазком посмотреть.

Любовь покосился на Итана: заметил ли тот. О да. Итан покраснел и отвернулся к сцене, притворяясь, что заворожен музыкой.

Чего она добивается? В блокноте он просто вел хронику Игры, записывая то, что уже произошло и невозможно изменить. Он тоже отдался музыке и раскрыл свое сердце, чтобы все в зале почувствовали радость от его любви к Итану. Это чертовски утомляло, но Любовь уже достиг той точки в Игре, где больше ничего не мог спасти.

Генри и Флора задержались после выступления. Внезапно начался летний ливень, и они укрылись от него под красным козырьком «Мажестика».

— Умираю, как хочу есть, — сказала Флора, обхватывая себя руками.

Генри накинул ей на плечи свой пиджак.

— У наших желудков много общего. Куда бы ты хотела пойти?

— Пойти?

— «Серебряный кубок»? «У Гатри»?

— Генри, нас туда не пустят.

— Да нет же, они открыты, — настаивал он. — Мы с Итаном постоянно… — Он умолк, поняв, о чем она говорит. Он назвал рестораны для белых, в которых цветным в лучшем случае продадут еду на вынос с черного хода, и то днем.

— Ты можешь туда пойти, но не со мной.

— Прости, — вздохнул Генри. — Никогда об этом не думал. Мне казалось, что у нас вроде как свои любимые места, а у вас — свои.

Флора сняла пиджак и протянула ему.