Дж. Уорд - Избранный

— Блэй, я, правда, сожалею. Я дерьмово себя чувствую. Я не хотел причинить тебе боль, никогда.

— Я верю.

— Я совсем ничего не соображал.

— И в этом моя проблема.

— Слушай, я до сих пор не верю, что достал пистолет и начал стрелять. Меня тошнит при одной мысли об этом. Но сейчас я успокоился, и Лейла покинула дом. Это первое, о чем я спросил, когда пришел в себя. Ее нет, и дети в безопасности, поэтому я в норме.

— Стой, пришел в себя? От чего? Ты пострадал после моего ухода?

— Я… э — э… длинная история. Возвращайся домой, и расскажу тебе лично.

— Они лишили Лейлу прав?

— Еще нет. Но лишат. Роф меня поймет. В конце концов, он тоже отец.

В горле снова образовался ком, но не настолько крупный, чтобы помешать разговору.

— Лейла должна иметь возможность регулярно навещать малышей. Им нужна их мамэн, нравится тебе это или нет, но она должна присутствовать в их жизни.

— Хочешь сказать, что они с Кором будут водить их в «МакДональдс», покупать картошку фри с колой?

— Я не собираюсь спорить с тобой. Ведь это меня не касается, не забыл?

— Блэй, — в голосе Куина звучало нетерпение. — Что еще ты хочешь от меня услышать?

— Ничего. Тебе нечего…

— Сейчас я пришел в себя. Я знаю, что был не прав, когда кричал на тебя, и…

— Перестань. — Блэй потянулся к пачке «Данхилл», но потом снова убрал ее в карман рубашки. Он не будет курить в доме. — То, что ты успокоился? Хорошо, может, это придаст тебе рациональности в вопросе с Лейлой. Но вот в чем проблема: в гневе люди всегда говорят правду. Можешь извиняться за то, что разозлился и кричал на меня и так далее по списку. Но ты никогда не сотрешь тот факт, что в то мгновение, в ту секунду, когда ты был не способен фильтровать свои слова, приукрасить свою речь, сгладить… ты во всеуслышание заявил то, во что действительно веришь. А именно: что я — не отец для твоих малышей.

— Ты ошибаешься. Я был зол на Лейлу. Ты здесь ни при чем.

— Твои слова имели прямое отношение ко мне… и, слушай, я все понимаю. Ты биологический отец этих малышей. Этого у тебя не отнять… это священное право, реальность, предопределенная в то мгновение, когда Лейла забеременела от тебя. И поэтому бредова сама мысль, что ты ждешь от Рофа, чтобы он вычеркнул Лейлу из их жизней. Она в их крови, так же, как и ты… и да, она поступила ужасно, будучи беременной, но малыши благополучно появились на свет, и после рождения она не покидала их ни на минуту. Тебе прекрасно известно, что они — ее главный приоритет, и никто больше, тем более — не Кор. Лишишь ее прав? Ты сделаешь это назло, потому что она чертовски сильно напугала тебя, и ты хочешь преподать ей урок, заставить ее страдать. А это — недостаточная причина, чтобы забрать у Лейлы Лирик и Рэмпа.

— Блэй, она связалась с врагом.

— И он не причинил ей вреда, не так ли? Ни ей, ни твоим детям. — Блэй выругался. — Но ведь это меня не касается…

— Перестань упрекать меня этим!

— Я говорю это не для того, чтобы позлить тебя. — На его глаза неожиданно набежали слезы. — Я говорю это потому, что такова новая реальность для меня, и я пытаюсь привыкнуть к этому.

Он ненавидел хриплые нотки в своем голосе… особенно потому, что Куин знал его слишком хорошо, чтобы не услышать этого. И поэтому…

— Слушай, мне пора…

— Блэй. Перестань. Позволь увидеться…

— Прошу, не стоит.

— Что у нас происходит? — спросил Куин напряженным голосом. — Блэй, что ты делаешь?

Откинувшись на спинку рабочего кресла отца, Блэй закрыл глаза… перед внутренним взором появился образ Лирик, которую он укачивал у своей груди, и Блэй ощутил, как в сердце вонзили нож. Боже, он помнил каждую черточку малышки: ее большие, прекрасные, близорукие глазки — еще неизвестно, какого они были цвета — ее розовые щечки, светлые волосики.

Он помнил, как улыбался ей, а сердце переполнялось от любви, превращая тело в наполненный до краев воздушный шар, который ни за что не лопнет.

Все казалось таким прочным с появлением детей, их отношения с Куином, до этого железобетонные, их словно стянули стальными канатами, связали вплотную.

Он не знал, что хуже: лишиться места в жизни малышей или лишиться подобной стабильности.

— Мне пора, — сказал он резко.

— Блэй, да брось…

Блэй аккуратно положил трубку на аппарат, а не стукнул со всей дури. Не поднял сам телефон, чтобы зашвырнуть в полку с экономической литературой и стандартами по бухучету.

Он не злился.

Глупо злиться на правду.

Уж лучше потратить время, адаптируясь к ней.

Намного логичней, даже если от этого на глаза набежали слезы.

— Серьезно. Я просто приму душ и продолжу смотреть в окно. И все.

Когда Вишес ничего не ответил, Лейла повернулась на своем стуле, на котором просидела последний час. Брат также стоял на своем месте в аккуратной кухне, прислонившись к гранитной столешнице возле плиты, и тихо курил. Безопасный дом, в котором они провели весь день, представлял собой чудесное ранчо, достаточно маленькое, чтобы чувствовать себя уютно в нем, но достаточно просторное для небольшой семьи. Оно было декорировано в бледно-серых тонах, с тщательно подобранными акцентами ярко-желтого или светло-голубого цветов… поэтому оно выглядело по-современному, светло и просторно, а не мрачно.

При иных обстоятельствах, ей бы понравилось в этом доме решительно все. Но в ее ситуации, ранчо казалось тюрьмой.

— Вишес, да брось. Ты серьезно думаешь, что я могу появиться на пороге особняка и попроситься в дом? Ведь ключа-то у меня нет. — Он опять не ответил, и Лейла закатила глаза. — Или нет, ты боишься, что я воспользуюсь любой возможностью снова взбесить Короля. Ведь это так поможет мне в сложившихся обстоятельствах.

Вишес переступил с ноги на ногу. В черных кожаных штанах, майке без рукавов и с пятьюдесятью фунтами кинжалов и пистолетов он выглядел как призрак, оказавшийся не на своем месте, посреди этого идеального дома-с-пасторальной-картины. А, может, и на своем: прошлой ночью он сыграл роль предвестника злого рока… а в качестве соседа по комнате он был таким же веселым, как и она сама в ее нынешнем состоянии.

Лейла кивнула на телефон в его руке, укрытой черной перчаткой.

— Иди на свое собрание. Ведь это было в сообщении?

— Невежливо читать чужие мысли, — пробормотал Ви.

— Это твой талант, не мой. Просто по твоему лицу видно, что ты хочешь уйти и чувствуешь себя здесь как в клетке. Мне не нужна нянька. Я никуда не денусь. Мои дети в доме Короля, и если я не буду играть по его правилам, то никогда их больше не увижу. Если ты думаешь, что я могу пойти против него, то ты сошел с ума.

Лейла повернулась к окну, понимая, что перестала следить за чистотой своей речи, но ей было плевать. Она переживала за Лирик и Рэмпа, не могла ни есть, ни спать.