Елена Ершова - Неживая вода

– Если мертвая вода так много значит, почему навьи не пошли за ней сами?

– Этого я не знаю. Может, люди придумали какой-то защитный барьер, чтобы отгородить базу от нечисти. Наружу-то они выбрались, а вот вернуться не смогли. Поняли люди, что за силу выпустили в мир, и попытались свои ошибки исправить. Сейчас навь что? Недобитки. Те и остались, что в непролазных лесах свои гнезда спрятали да промышляют в совсем уж глухих деревушках, вроде вашей Солони. А попади к ним в руки формула смерти? Для них она – священна. Познав ее – познают они суть бытия. И не только создадут легионы себе подобных, а наводнят мир кровью и смертью.

«Вызванные из небытия – в небытие ввергнут род людской», – вспомнил Игнат.

Его ноша показалась отвратительной, будто не запаянную колбу с эликсиром прятал за пазухой, а раздавленного жука. Кто-то хихикнул над ухом – сухо, словно щелкнули костяные челюсти.

– Не знаю, верить тебе или нет, – устало произнес парень и снова вытер лоб, смахивая испарину. – Горазд ты байки баять да грезы наводить. Только если все так, как ты рассказываешь, откуда сам знаешь?

Прохор Власович лукаво блеснул зеленью кошачьих глаз.

– А ты, соколик мой, учись быль от небыли отделять. Да и потом – кому же знать, как не тому, кто все воочию видел? Мне, соколик, не шестьдесят и не восемьдесят лет. Мне давно за сотенку перевалило. – Он усмехнулся, вновь блеснул белизною зубов. – Я ведь и с чистильщиками знаюсь, и многие тайны ведаю. Может, я тоже ученый? Или тоже эксперимент? Ты подумай, соколик. Подумай, не такой уж ты простак. Вот тут все хранится. – Старик постучал себя пальцем по лбу. – Надежнее, чем в этих ваших книжках. Ведь если навь – это концентрированная сила, то где-то должен быть и концентрированный ум? Одного без другого не бывает, соколик. Как смерти не бывает без рождения.

За полночь явилась дрема. Мягко тронула веки кошачьей лапкой, и они отяжелели, сомкнулись, только сквозь щетку прикрытых ресниц продолжал просачиваться теплый электрический свет. Игнат отвернулся и спрятал лицо в подушку – и провалился в сон, как в колодец.

Убаюкивая его, размеренно стучали вагонные колеса. А может, весенняя капель. А может, это отбивал дробные позывные дятел. И стволы сосен, прямые и шершавые, уходили на немыслимую высоту, и там, над головой, шумели порыжевшей хвоей. Ветер сорвал и швырнул под ноги пустую шишку, похожую на испуганного ежа. Игнат наклонился и подобрал ее – шишка казалась чересчур большой для его детской ладони. И сам он стал маленьким, в мешковатой курточке и болтающихся на бедрах штанах, туго затянутых ремнем, – бабка Стеша всегда покупала ему вещи на вырост. А рядом, у опушки, стояла живая Званка и спорила с соседским хулиганом Степкой. А спорить она умела и делала это с отдачей, пылко, взахлеб. Степка отвечал ей, насмешливо глядя из-под отцовской кепки и слегка растягивая слова.

– Да ла-адно! Так я и поверил! Все знают, что к Жуженьскому бучилу ходить не велено.

– А я вот ходила! – упрямилась Званка. – Отец за грибами ходил и меня с собой брал. А грибы – не чета нашим!

Она поддала мыском оранжевую шляпку сыроежки, и гриб разломился, перевернулся кверху блеклым сухим брюшком. Грибы в последний год и правда не родились. И ягоды. Да и урожай в Солони собирали скудный.

Игнат посмотрел на пустую шишку в руке – выдуло семена ветром или белка постаралась, очистила и утащила в закрома? Или, может, так и зрела она на ветке – пустоцветом? Не зря старики говорили: земля здесь войной отравлена, до сих пор никак не разродится.

– И где же твои грибы? – насмешливо гнул свое Степка.

– Мамка засолила на днях, – не сдавалась Званка.

– А что ж сразу не показала?

– Вот еще! Стану каждому встречному да поперечному добычу показывать! Да и батя велел никому о том месте не рассказывать.

– Так чем докажешь, что на Жуженьском бучиле побывала? – ухмыльнулся Степка и прищурился.

Прищур у Степки был нехорошим, по-взрослому злым. Игнат выпустил из ладони шишку и насторожился. Со Степки станется затеять драку, а бабка Стеша говорила, в его семье и каторжники были.

– А я жука-мертвеглавца видала! – выпалила Званка.

Игнат замер. Исподлобья глянул на подругу: та стояла решительная, раскрасневшаяся. Не девчонка – дикая кошка. Такая в обиду себя не даст. Игнат своими глазами видел, как прошлой весной Званка с визгом драла Натке Кривец рыжие патлы, да и теперь, в словесной перепалке, готова была сражаться до победного.

– Так где ж он? Покажи! – потребовал Степка.

– Убег, – не моргнув глазом, ответила Званка.

– Врешь!

– Вот те крест! – Званка широко перекрестилась и оглянулась на Игната, которого до этого, казалось, не замечала вовсе. – Вот и Игнаша видел! Игнаш, скажи?

Мальчик поежился. Бабка Стеша говорила, что негоже Господа всуе поминать, тем более когда его именем обман прикрывают. Но Званка смотрела на друга требовательно, в голубых стеклышках глаз дрожало упрямство. Игнат не хотел предавать подругу, но и врать не хотел, а потому медлил.

– Ничего он не видел! – презрительно усмехнулся Степка. – А ты брешешь.

– Вот и не брешу! – Званка сжала кулаки. – Видала своими глазами и даже в руки брала! Большой, с ладонь! Серый! А на крыльях – череп. Хотела в банку посадить, а он меня укусил и убег!

– Тю! – Степка сплюнул в траву. – Таких историй миллион придумать можно. А ты докажи!

– И докажу!

– Докажи! – Степка сунул руки в карманы и приосанился, а Игнат понял – мальчишка придумал какую-то гадость, от которой не поздоровится ни Званке, ни самому Игнату.

– Раз уж тебе не впервой, – спокойно продолжил Степка, – сходи на бучило да принеси жука. Знаешь, поди, где он водится.

Званка разом обмякла. Метнула растерянный взгляд в чащу – кроны деревьев шумели тревожно, в подлеске расползалась осенняя серость.

– Так вечереет уже, – неуверенно произнесла девочка. – Давай с утра?

Степка растянул губы в щербатой ухмылке, будто только того и ждал.

– Так и знал, что струсишь.

– Не струшу! – взвилась Званка, и голос ее задрожал. Она растерянно обернулась на Игната. – Ну, скажи ты! – насупилась, уперла руки в бока – так делала ее мать, когда ругала пьяного мужа после очередного загула. А глаза блеснули влагой. Того гляди, заплачет.

– Да что он скажет! – перебил Степка. – Он за тобой как телок на веревке ходит да в рот смотрит! Что ты с ним водишься-то?

Игнат нахмурился, но обиделся сейчас не за себя, за Званку. Она вдруг вся подобралась, как перед броском. Губы сжались в бескровную линию. Еще немного – и не избежать драки. Игнат сжал ее руку – пальцы были горячими и подрагивали от волнения.

– Пойдем домой, – твердо произнес он. – Обещали ведь скоро вернуться.