Елена Ершова - Неживая вода

– Никак снова температура поднялась? – спросила она заботливо.

Игнат смущенно заулыбался, выставил пирог, будто предлагал подаяние.

– Вот. За заботу поблагодарить хочу.

Он глядел исподлобья, ожидая, что строгая лекарница отчитает за позднее появление или за неуместный подарок. Но Марьяна только лукаво ответила:

– Ну что ж, входи, Игнат, бабы Стеши внук.

И те же лукавые огоньки зажглись в серых и умных глазах. Игнат мотнул головой, чувствуя, как по плечам бисеринками рассыпаются мурашки.

– Да я что же… время-то позднее, – смущенно проговорил он.

– Входи, говорю, раз пришел! – Марьяна засмеялась, показав ровные белые зубы. – Что ж, мне с тобою тут до полуночи мерзнуть? Не лето на дворе!

– Не лето, – согласился Игнат.

Он неуклюже обогнул девушку и долго топтался в сенях, стряхивая снег с залатанных пим. Марьяна наблюдала за ним все с той же лукавой улыбкой, потом подступила решительно, взялась за расписанный под хохлому поднос.

– Давай-ка сюда пирог, быстрее будет!

Игнат послушно передал подношение и почувствовал прикосновение ее теплых рук к своим, задубевшим и грубым от мороза.

– Согрею-ка нам обоим чаю, – сказала Марьяна и удалилась в недра избы, пока гость с сопением стягивал обувь.

Игнат ожидал, что в доме врача ему тотчас ударят в нос запахи лекарств, как пахло в медицинском блоке интерната, или сушеных трав, как пахло в избе у бабки. Но здесь витали ароматы душистого чая и свежей сдобы. Наконец, избавившись от обуви и верхней одежды, Игнат прошел дальше, в гостиную, где на круглом столике была аккуратно расстелена кружевная салфетка. Там же стояли две чашки, плетеная корзинка с конфетами и уже знакомый Игнату поднос с яблочным пирогом.

Он скромно присел на краешек дивана, оглядывая аккуратную комнатку с минимумом мебели, но оттого еще более светлую и чистую. В углу тикали ходики, резной маятник, изображающий солнечный диск, мерно покачивался из стороны в сторону. На краю дивана лежала толстая книга, на обложке которой Игнат прочел название: «Клиническая фармакология». Рядом с нею лежали пяльцы, меж которыми была натянута канва с еще незаконченной работой. Не решаясь взять ее в руки, Игнат вытянул шею, разглядывая вышивку. И сердце рухнуло вниз.

Голубыми и черными нитками по белому была вышита сидящая на одиноком побеге птица с человеческой головой. Перья и волосы будто растрепал налетевший ветер. Глаза волшебной птицы были серьезны и черны.

«Вьет она гнездо за семью морями, на острове Буяне, на хрустальной горе, и по левое крыло бьет мертвой воды ключ, а по правое – воды живой…»

– Нравится?

Игнат вздрогнул, поднял встревоженные глаза. Марьяна успела переодеться в флисовый домашний костюм.

– Кто это? – спросил Игнат, снова переводя на вышивку завороженный взгляд.

– Репродукция с картины, – девушка поставила чайник на деревянную подставку. – Вышиваю на досуге. Нравится?

– Нравится, – честно ответил Игнат. – Искусница же вы, Марьяна.

Та усмехнулась.

– Да уж можешь мне не «выкать», не сильно старше тебя. Двадцать мне.

– И уже лекарница? – не поверил Игнат.

Он немного отодвинулся, словно боялся, что вышитая птица оживет и утянет его в темное небытие.

– Фельдшер я. Сюда по распределению направлена.

Марьяна разлила по кружкам золотистую заварку, выложила на блюдца по куску пирога.

– Сама-то я нездешняя, – пояснила она. – Из Новой Плиски. Слыхал?

– Не. – Игнат качнул головой, подхватил заваливающийся с блюдца кусочек. Край ложечки с хрустом проломил упругий глазированный бок пирога. – Да я и сам приехал недавно, – сказал он. – Бабушка Стеша меня на учебу в интернат направила. Говорила, науку получу да профессию. А здесь какое образование? – Он вздохнул и спросил: – И надолго ты к нам врачом-то?

– Вот уж не думаю, – усмехнулась девушка.

Она отхлебнула из кружки, смахнула упавшие на лоб темные волосы. Игнат поймал себя на мысли, что в открытую любуется ее красотой – не той глянцевой красотой, что видел в журналах, которые интернатские друзья прятали под матрасами. Красота Марьяны была другой – спокойной и чистой. Нарядить ее в сарафан – и будет вылитая лесная богиня-берегиня.

– Хочу набраться опыта как практик, – продолжила она, звонко тренькая серебряной ложечкой о край чашки. – А там, может, в большой город подамся. В Кобжен или Славен.

Игнат слегка нахмурился, почувствовав укол ревности ко всем большим городам, и понял, что никуда не хочет отпускать эту открытую и добрую лекарницу.

– Жить и у нас можно, – возразил он. – Нешто у нас хороших людей нет?

– Хорошие люди есть, да возможностей мало, – вздохнула Марьяна. – Но до лета, а то и до следующей осени мне все равно придется у вас пожить. Ты-то сам в большой город не думал перебраться?

Игнат не думал и врать девушке не хотел, а потому отрицательно мотнул взъерошенной гривой.

– Тут моя родина, тут бабушка Стеша жила, тут и похоронена. Да и куда мне в город-то? Премудростям я не обучен.

– Так в городе не только ученые с докторами нужны, – хитро улыбнулась Марьяна. – Плотники тоже пригодятся. А я слышала, как вся деревня тебя хвалит. Только и разговоров: «Ах, наш Игнат!» да «Наш Игнат!»

– Ну уж…

Парень смутился и не заметил, как проглотил последний кусок пирога.

– Еще будешь? – тут же спросила Марьяна.

Игнат подумал, повздыхал и согласился.

– А все равно, – сказал он. – Где родился, там и пригодился.

– А родители твои где? – спросила девушка. – Сирота, поди, раз бабкой воспитывался?

– Сирота, – подтвердил Игнат. – Отца на зимовке волки порвали. А мать умерла, когда я совсем мальцом был. Так я их и не помню толком…

Он решил, что в следующий раз надо бы навестить и родительские могилы. Только похоронены они не тут, а на старом кладбище, до которого еще несколько верст по бездорожью ехать, а зимой, верно, не проедешь вовсе. Сердце резануло больно, по живому, и Игнат отвернулся, чтобы девушка, не дай бог, не заметила его повлажневших глаз.

– Прости.

Руку накрыла теплая ладонь девушки. Ее пальцы были длинными и тонкими, а в голосе слышалось искреннее участие.

– Что уж, – со вздохом повторил Игнат и быстро обтер лицо рукавом. – А твои-то родные живы?

– Живы, слава те господи, – перекрестилась Марьяна. – В Новой Плиске остались. Мама у меня приемщицей товаров работает. Отец – токарь.

– Добрые профессии. Вышивке тебя матушка научила?

– Она. А хочешь, доделаю и тебе подарю? Вижу, глаз ты с птицы моей волшебной не сводишь.

Щеки Игната вспыхнули стыдливым румянцем.

– Ты мне и так жизнь подарила, – просто сказал он. – В долгу я у тебя.

– Какие громкие слова! – Марьяна откинула косу на спину. – Этак у меня в должниках вся деревня скоро ходить будет! Кому антибиотиков дам, кому вывих вправлю.