Татьяна Богатырева - Гамбит

Пока курил в открытое окно, злость прошла. Почти. Осталась лишь досада: достало прогибаться под всяких меценатов, спонсоров и прочую шушеру. И непонятно зачем? Заказов – завались, выставки все равно будут, рано или поздно, и безо всяких Айзенберг и Элиных. А главное, есть Лилька. Мышь белая, лабораторная, редкий вид. Оставлять ее одну ради спонсоров – глупо. Спонсоров много, а Лилька одна.

Почти докурил, когда на пороге кухни появился радостный и изрядно косой Вовчик:

– Твоя Лилька точно не знакома с Элиным?

– Олигарх и уличная музыкантша? Не смеши.

– Ну-ну, – хмыкнул Вовчик. – Давай вылезай из подполья, Че Гевара. Элин ушел, а твой кактус распустил иголки, у наших кисок все носы поколоты.

– А не хер кусать мой редкий кактус.

Сделав последнюю затяжку, выкинул окурок в форточку и бросил в рот несколько кофейных зерен. Вовчик смотрел на это дело страдальчески подняв брови.

– В детство впал. Не иначе.

В студии народ уже танцевал фламенко, используя в качестве кастаньет разбитую тарелку, целовался по углам, вел философские диспуты с чучелом пингвина, дрых под наполеоновской кроватью… В общем, вечеринка удалась.

Правда, сегодня танцевало меньше народу, чем обычно. С полдюжины моделек столпились около кактуса под фикусом, а кактус, скромно подобрав босые ножки и обнимая одно колено, от них отбрехивался. Судя по кипению страстей вокруг дивана и спокойствию пионерки-паиньки, получалось у нее неплохо. Даже, пожалуй, хорошо. Умница мышка, так их.

– …снимал в ванне? Тогда осталось от пяти до семи дней, – «по-дружески» делилась опытом то ли Мариша, то ли Ириша, хрен их всех запомнишь. – Наш Ильяс чемпион коротких дистанций.

– Лучше бы дней пять, – ответила Лилька. – У меня планы, сколько ж можно отодвигать?

Прозвучало это настолько естественно и серьезно, что Ильяс и сам ей поверил. На секунду. И эта секунда ему крайне не понравилась.

– Автостопом в Сызрань? Так не откладывай, милая, – влезла еще одна моделька. – И не бойся, он тебя искать не будет.

– А в Сызрань можно добраться автостопом, правда? – уточнила Лилька, наивно глянув на модельку снизу вверх. – Вот не знала! Но вам верю.

Выглядела она в этот момент истинно ядовитым кактусом, особенно хорошо играл пионерский галстук и просвечивающий сквозь батист синяк на плече. Вовчик тоже оценил, присвистнул и потянулся к камере.

– Завянь, маньяк, – шикнул на него Ильяс.

Отодвинул с дороги Маришу (или Иришу), подошел к диванчику и, ни слова не говоря, взял Лильку за руку и потянул к себе, обнял за плечи. Она недовольно пискнула и сделала вид, что только-только уютно устроилась, а тут агрессоры всякие…

– Пошли домой, душа моя, – сказал очень нежно, сдернул алый платочек с ее шеи, обнажив колье-цепь с маленьким ключиком и роскошный засос на ключице, и поцеловал чуть выше засоса. – Этот серпентарий мне наскучил.

Лилька вздрогнула, почему-то испуганно глянула на Вовчика, и тут щелкнула камера.

– Еще раз так же, только пальцы на шею! – распорядился он, не опуская камеры.

Ильяс только хотел послать лучшего друга к черту и увести Лильку от греха подальше, как она дернулась и тихо потребовала:

– Отпусти меня.

От стали в ее голосе Ильяс опешил. Отпустить? Какого черта! Что вообще случилось с Лилькой за эти полчаса? И тут же взяла досада: кактус кактусом, но она перебарщивает. Он ее на руках носит, свою первую сольную выставку посвящает ей, обручальное кольцо ей надел и всему свету объявил, что она – его муза и судьба, а она – отпусти и пошел вон, и плевать, что на виду всей тусни? Черта с два.

– Эй, вы там уснули? И не смей сбегать! – потребовал Вовчик и, не дожидаясь привычного ильясовского «я тебе не моделька, отвали, маньяк!», жалобно протянул: – Новорожденному отказывать нельзя! Плакать будет!

Лилька неестественно улыбнулась Вовчику:

– Не надо плакать.

Вывернулась из объятия и отскочила, Ильяс едва успел поймать ее за руку.

Вовчик снова щелкнул камерой – вот же зараза! – громко шмыгнул носом и сделал несчастные глаза.

– Ну пожа-алуйста! Хочу подарочек, моя прелесть!

Ильяс хмыкнул и снова потянул Лильку к себе. Обнял и обернулся к Вовчику:

– Путаешь реплики, халтурщик.

– Новорожденному можно! И не делай умное лицо, я боюсь. А ты не напрягайся так, Русалочка. Я не кусаюсь. Пока.

Вовчик показал им обоим язык и схватился за камеру. Пока он снимал, Ильяс демонстрировал обществу, а особенно новорожденному маньяку, что Лилька – его и только его. А то уже Русалочка! Ну и, само собой, что он – исключительно ее, а посторонних дам-с просят не беспокоиться. Особенно мадам Айзенберг: когда измученный ботоксом анфас вынырнул из толпы сочувствующих и завидующих, Ильяс сделал то, чего ему хотелось с того момента, как увидел пай-девочку под фикусом: опустился на колени, распахнул ее сорочку и лизнул полоску кожи между джинсами и корсажем. Лилька возмущенно пискнула и попыталась вырваться, но он крепко держал ее за бедра.

Вовчик восторженно замычал и замахал руками, мол, голову откинь, дева, больше страсти!

Вместо страсти Лилька зашипела, схватила Ильяса за волосы и резко дернула от себя. Он перехватил ее руку, едва сдержавшись, чтобы не наставить новых синяков. Нарочито медленно поднял голову – снимай свою Русалочку, маньяк гребаный! – и, глядя в Лилькины сверкающие злостью глаза, облизал пойманное запястье. Она больше не дергалась и не пищала: поняла, кто тут хозяин.

Напоследок Ильяс оглядел ее с ног до головы – так, что и слепому бы стало понятно, что думает он только о том, как бы затащить ее в постель. А вот Лилька явно думала о том, как бы его убить. Прямо здесь. Глупая.

Поднялся, не отпуская ее руки и взгляда. Вовчик продолжал снимать – скорее по инерции, а может, уже снимал тусню. Вокруг шипели: «Ледышка, бревно, бездарность». А мадам и вовсе заявила в полный голос:

– Безнадежно, котик. Мышь и есть мышь.

– Совершенно с вами согласна, – с чеканной холодностью сказала Лилька и выдернула руку из Ильясовой ладони. – Мышам в серпентарии не место.

– И ради этого убожества ты не летишь в Бомбей? – Мадам сделала брови домиком и жалостливо протянула: – Бе-едненький. Смотри, так скоро останешься без ушей, Ван-Гогочка.

Модельки одобрительно захихикали, а Ильяс словно протрезвел. Разом. И понял, какой только что был свиньей – хуже, чем мадам Айзенберг со своими молодыми талантливыми «котиками». Сам же ненавидел, когда кто-то из заказчиков и спонсоров показывал, где его шестнадцатое место, и вот так с Лилькой… Тьфу. Мерзость.

Проигнорировав шпильки, обернулся к Вовчику, заодно встав между Лилькой и мадам.

– Хватит с тебя подарочков.

– А дальше? Ну я так не играю! – возмутился новорожденный. Ему весь этот скандальчик был что гусю вода.