Татьяна Богатырева - Гамбит

Вернувшись в номер – то есть отдельный крохотный домик, некогда бывший гаражом, а ныне превращенный в двухэтажные люксовые апартаменты, – Ильяс против обыкновения не потащил Лильку в душ и в постель (или сразу в постель), а сделал грозный вид и провозгласил, аки дипломированный шаман:

– Трепещите, смертные, ибо настало время великого колдовства!

Лилька послушно затрепетала, то есть попыталась не хихикать, и угодливо спросила:

– Осиновой коры, киселя из плесени, заячьего помета?

Ильяс хищно прищурился на пакет, который Лилька так и не выпустила из рук: розовую воду, жасминовое масло и еще полсотни флакончиков и баночек.

Прижав свою законную добычу к сердцу, она сложила бровки домиком и возмущенно пискнула:

– Сатрап, деспот! Не отдам!

И снова засмеялась.

Он только махнул рукой и грозно пробурчал:

– Не отвлекай меня, о женщина, от сотворения кольца всевластья!

Вместо плесени и крылышек летучей мыши Ильяс разложил на кухонном столе акриловые краски, кисточку, бусины, ракушки, резные фигурки и морских звезд, бечевки, шнурки, леску и прочую совершенно необходимую мелочовку, зажег принесенную Лилькой из спальни древнюю настольную лампу – и принялся колдовать. А Лилька – помогать. Сначала уютно прижималась и хихикала под руку, для вдохновения, а потом тоже увлеклась, взяла вторую иглу с суровой нитью и нанизала браслет. Для Ильяса. Судя по количеству бусин и узлов, не иначе как подозревала его в вампиризме.

– Руку дай. Посмотрю, не маловат?

Пока надевала ему браслет, сосредоточенно закусив губу, Ильяс представлял, как оно будет – когда она скажет свое «согласна» и вот так же, закусив губку, наденет ему кольцо. То, оставленное дома. И как потом он принесет ее домой на руках, они выгонят гостей к чертям собачьим, и…

– Коротковат, – сказала Лилька.

– Зато красивый.

Лилька что-то пробурчала, зашарила взглядом по столу. Просияла, вытащила из кучи бусин несколько плоских, зеркальных:

– Ага!

И снова схватилась за иглу, напевая под нос: «Ты скажи-ка мне, трюмо…»

Хмыкнув, Ильяс вернулся к сотворению ожерелья для Русалочки: на первый взгляд небрежный хаос, но на самом деле каждый узелок, каждая ракушка должны быть на своем месте, иначе получится не шедевр, а туристическая фигня.

Закончили они почти одновременно. Ильяс чуть позже, так что Лилька ждала с готовым браслетом и смотрела во все глаза, как он приделывает около морской звезды разноцветные барочные жемчужинки – их Ильяс купил, пока Лилька грабила ароматический прилавок. И не только эти жемчужинки – еще целый мешок всякой всячины. Будет Лильке ворох этнических цацек, пусть носит в свое удовольствие.

– Буду морской ведьмой, грозой Русалочек. Дай померить! – потребовала она, едва он закрепил последнюю бусину.

Чмокнув грозную морскую ведьму в покрасневший от солнца носик, вручил ей ожерелье. Схватив его, Лилька понеслась в прихожую, где было самое большое зеркало, и тут же оттуда донесся радостный вопль:

– Ильяас! Какая красота!

Повернулась к нему, глаза горят, сама встрепанная и сияющая – загляденье. Сразу видно, в этом ожерелье и спать будет.

– Завтра еще сережки сделаем, – пообещал Ильяс, остановившийся на пороге комнаты.

– А я, а я… – Не договорив, бросилась к нему на шею, повисла и поцеловала в усы. – У меня тоже подарок есть! И давай браслет мерить!

Браслет и в самом деле вышел хорош, особенно с зеркальными бусинами. Лилька, надев его Ильясу, склонила голову набок и потребовала:

– Не снимай, он волшебный, вот! Не ты один страшный заколдун. – И показала ему язык. Ильяс хотел уже ее сцапать и поцеловать, но Лилька отбежала, сунулась в свой драгоценный пакет и достала бумажный сверток. – А это тебе. Смотри скорее!

Пока Ильяс разворачивал, она ерзала от нетерпения. А он растягивал удовольствие – как же, первый подарок от Лильки! Нет, даже целых два: браслет и…

Трубка! Чудная трубка с янтарным мундштуком и костяной чашечкой, небольшая и очень изящная. Пожалуй, если бы выбирал сам – взял бы именно ее.

Достал ее из коробочки бережно, погрел в ладонях. Хотел поблагодарить Лильку, но все слова куда-то делись. Только и сумел, что позвать ее:

– Капелька?.. – получилось почему-то хрипло.

А она подошла и его обняла, потерлась щекой о плечо. Совсем тихо шепнула:

– Ильяс…

Она так и уснула в ожерелье, зажав в кулаке морскую звезду. Пришлось снять со спящей, чтобы не задохнулась. Правда, сначала Ильяс отснял несколько кадров: мягкая, трогательная до умопомрачения, запутавшаяся в простыне и ожерелье, со счастливой улыбкой…

Моя. Люблю.

А браслет так на нем и прижился, Ильяс даже купался в нем, просто забывал снять. И трубку теперь курил исключительно дареную. Правда, курил редко – некогда было, да и курить, лазая по горам, как-то неправильно. А по горам они лазали чуть не каждый день, хотелось же все успеть!

К исходу третьей недели он наснимал столько, что хватило бы на две выставки. И все была Лилька: солнце, счастье и мечта. Пожалуй, так хорошо и легко ему не работалось никогда, и ни с одной женщиной не было так правильно, как с ней. Иногда казалось, что здесь, в Крыму, они уже лет сто, и лето будет длиться вечно. Да без разницы, лето или зима, лишь бы рядом была она, варила по утрам кофе, принципиально забывала шляпку – чтобы он хмурил брови и, как истинный сатрап и деспот, надевал ей шляпку сам, – смешно фыркала на солнце, позволяла носить себя на руках и спасать от диких медуз…

С медузами им повезло. Море было чистым, лишь в последние дни случилось нашествие склизких тварей. Разумеется, именно тогда Лилька умудрилась свалиться с пирса. Загляделась на паруса и дельфинов, споткнулась – и упала.

Ильяс прыгнул за ней. Поймал, не дав даже наглотаться воды, и потащил на берег – под радостные вопли гуляющей публики. Как же, так романтично и благородно: нырнуть за девушкой!

О романтике и благородстве, как и о неразлучном «Nikon’е», Ильяс в тот миг думал меньше всего. Просто прыгнул следом, едва Лилька упала, подумать не успел вообще – и сразу оказался в воде. Только когда поймал ее, понял, что перепугался до смерти: вдруг Лилька утонет, и он останется один, без нее? А она вцепилась в него, как в спасательный круг, зажмурилась и вздрагивала, когда ее касалась медуза. И потом, когда нес мокрую мышку на руках до дома – потому что не мог отпустить, – цеплялась за него изо всех сил и тихонько всхлипывала.

Только дома, завернув Лильку в плед и всучив ей бутылку коньяка, Ильяс решился глянуть, выжил ли друг сердечный «Nikon». Он, конечно, был запакован в водонепроницаемый чехол, но для купания в море-то чехол не предназначен! Да и разбиться мог, когда Ильяс прыгал с пирса.