Елена Крюкова - Путь пантеры

– Сеньор Ром, вы каннибал? – хохочут. Едят ананас. В залитую солнцем кухню входит сеньора Глория, мать Кристы. В руках у сеньоры Глории поднос, уставленный тарелками с тушеными, жареными и вареными овощами. Ром узнает в лицо лишь початки кукурузы.

– Маис, – кричит Фелисидад, – я люблю горячий маис!

– А я люблю тебя, – говорит Ром и чмокает ее в щеку. При всех.

Потом они едут к морю. Вернее, к океану. Ром впервые видит океан не из иллюминатора самолета. Так близко, как грудь Фелисидад. Как здорово! Куча воды. И прибой набегает не одной белой полосой, а тремя, четырьмя, пятью. Пальмы, танцуя, подбираются к кромке воды. Криста и Фелисидад расстилают на песке скатерть, на скатерть высыпают снедь. «Почему человек так много и всюду ест? Ест, ест, ест! Жует, жует! Девчонки, дайте мне побыть наедине с природой!»

– Иди купайся, – кричит Фелисидад. – Иди поплавай! А мы пошепчемся!

Ром, раздевшись до плавок, идет к воде. Сейчас он впервые окунется в океан. Он соленый? Да, соленый. Вот она, живая соль, под животом, у груди, на губах.

Он плывет, удивляясь себе: я здесь? Я – есть?

Оборачивается. Ух ты! Вот так процессия! Прямо к нему, к плывущему, по берегу движется вереница ярко одетых молоденьких девушек. Платья лиловые, розовые, алые, синие, юбки длинные треплет ветер! Ленты в волосах! Карнавал?! Вдруг это карнавал!

Или свадьба? А где жених? Тут девки одни! Одна из девушек, в белом платье, выходит вперед. Идет и идет вперед. Вот уже входит в воду. Вот заходит по живот. По грудь. Ром быстро гребет к ней: а вдруг утонет?! Девушка смеется, ее косы намокли, у нее счастливое лицо. Она делает жест рукой Рому: не приближайся! С мокрого локтя стекает вода. Ром изумленно смотрит, как девушка окунается в океан с головой. Выныривает. Идет обратно, и мокрый шелк облепляет фигуру, нежную и красивую: деревянная статуэтка святой Девы Марии в придорожной часовне, только двигается.

Шаг, еще шаг. Оторви от чужого чуда глаза и возвращайся к чуду своему.

Ром возвращается – его девушки сидят и едят.

– Девчонки, вы растолстеете!

Криста машет рукой:

– Мне толстеть уже некуда! А Фели не грозит! Сеньор Ром, вы видели посвящение в женщины? У меня тоже такое было, в пятнадцать лет!

Ром представил себе толстушку Кристу в необъятном розовом платье до пят, ныряющую с головой в соленую волну. Розовая хрюшка, копилка. А у Фели тоже такое было? Нет, у Фели еще не было. Еще только будет! Ей пятнадцать скоро! Этим летом!

Присвистнул. Сделал вид, что не удивился! Что знает.

– Да, ну да, я забыл. Да.

Так Ром узнал, что Фелисидад еще нет пятнадцати лет. «Ну ничего себе, малышка. Как хорошо, что я не затащил ее к себе в гостиницу. А впрочем, все равно. Она сама лучше, чем я, знает, что и когда делать». Лег на раскаленный песок животом. Криста и Фелисидад отряхивали песок у него со спины:

– Сеньор Ром весь грязный!

– Прекрати называть меня «сеньор», – сказал Ром Кристе, – какой я тебе сеньор!

– А как по-русски «сеньор»?

– Господин.

– Ка-спа-дин. Ха, ха, ха!

Танцы и песни, песни и танцы. Везде воздух пропитан музыкой и разбоем. Если обедаешь в кафе, нельзя оставлять сумочку висящей на спинке стула – тут же утащат. Криста пригласила их на вечеринку, на торт; молодежь танцевала до упаду – и сальсу, и милонгу, и самбу, и румбу, и черт-те что, Ром не знал ни одного из этих горячих танцев. А все равно вместе со всеми ногами перебирал. Девчонки вертели бедрами и задами, парни прыгали как петухи. В четыре утра Фелисидад вышла на улицу, набросив ремень сумочки на плечо – в сумочке прятались мятные запретные сигареты.

– Ты куда?

– Можно, Ром, я выкурю сигаретку? – Ну только одну, мо-о-о-ожно?

Едва вышла за ворота дома – налетели три парня, наставили на Фелисидад пистолет, крикнули: «Сумку гони!» Безропотно отдала. Глядела, как юные бандиты, весело свистя, уносят сумочку, а в ней все ее богатство: кредитка, кошелечек с мелочью, пачка сладких дамских сигарет и серебряный браслет, его ей Ром купил в Гуанахуато.

А может, и пистолет-то у них игрушечный!

Рыдала как безумная. Ром не мог ее утешить.

– Мне счет в банке папа открыл! Что я ему скажу! Он сам туда деньги клал! И на день рожденья положить обещал!

– Мы все восстановим, – шептал Ром ей на ухо, не плачь. Надо ехать обратно.

И они поехали в Мехико на тряском автобусе, и зареванная Фелисидад всю дорогу проспала у Рома на плече.

Когда подходили к дому Фелисидад, Ром очень волновался. Сейчас он впервые увидит ее семью. Она уже сказала ему: большое семейство, нас всех тут как кроликов в клетке полно, не пугайся.

Дернула за веревку, прозвенел колокольчик. К двери зашаркали старческие шаги.

– Сеньора Лусия!

– Ах, ах! Дитятко! Вот она и явилась! Ну, как отдохнула у Кристы?

– Пако! (Чмок-чмок) Даниэлито! (Чмок-чмок) Хесус! (Чмок-чмок) Эмильяно! (Чмок-чмок) София, душенька! (Чмок-чмок) А папа где? А мама?

Лица, лица, лица. У Рома зарябило в глазах. Столько народу! И всех надо обласкать. Он решил никого не обнимать отдельно, а улыбаться всем одной общей ослепительной улыбкой.

– А это кто?

Твердый сухой палец Лусии уперся в Рома. «Наставила пистолетное дуло». Фелисидад избоченилась и сложила губы трубочкой.

– Не кокетничай! Отвечай! Кавалер?

– Более чем!

– Что значит «более чем»?

Ром покраснел. «Вот я уже и красный перец».

Фелисидад взяла Рома за руку, и тут по лестнице вместе, так же, как они, за руки держась, спустилась пожилая пара: он и она, оба располневшие, широкогрудые, чуть задыхаются, белые нити в смоляных волосах женщины, он пахнет табаком, она – розовым маслом.

– Это мой жених! – громко, чтобы слышали родители, сказала Фелисидад.

И подняла руку Рома – так рефери на ринге поднимает руку победившего боксера.

Сеньора Милагрос споткнулась на последней ступеньке. Лицо Сантьяго осталось бестрепетным.

– Добро пожаловать в наш дом, сеньор, – с достоинством сказал Сантьяго.

А Милагрос от страха сделала, как горничная, неловкий книксен.

Все заговорили громко и враз, пошли к столу, кто-то взмахивал скатертью, кто-то тащил в руках гору тарелок, запахло жареным мясом, Ром видел, как женщины, старые и молодые, раскатывают на столах тесто, рядом пыхала жаром плита, а на полу близ плиты стояла древняя жаровня, и в ней, присев на корточки, мальчишка раздувал красные угли.

Сеньор Сантьяго хлопнул Рома по плечу.

– Это впервые, что наша младшая дочь привела домой парня да еще назвала его женихом! Это неспроста! – подмигнул он. – Что молчишь? Язык отъел?

– Папа! Он русский! Он может забыть испанские слова! – крикнула Фелисидад, раскатывая скалкой круги теста на круглой доске.

– Вот так история! – вскричал Сантьяго и развеселился еще пуще. – Ты мне нравишься, парень! А ты хоть немного по-нашему-то умеешь?